Свет вечный
Шрифт:
О том, что должно произойти, его предостерег инстинкт. Вендель Домараск подскочил изза стола, схватил донесения агентов и швырнул их в огонь. За секунду до того, как слетела с петель выломанная дверь, магистр достал из буфета голубой флакончик. Ему удалось выпить содержимое прежде, чем ворвавшиеся в помещение
170
См. примечания к десятой главе.
– Отпустите его.
Хотя он никогда его раньше не видел, Домараск сразу понял, кто перед ним стоит. Он догадался по черному одеянию, черным, до плеч волосам. По странной, как бы птичьей физиономии. И по дьявольскому взгляду.
– С ядом, – стенолаз поднял голубой флакончик, повертел в пальцах, – как с женщиной. Дважды, как с женщиной. Primo: нельзя доверять, она предаст и подведет, когда больше всего в ней нуждаешься. Secundo: надо часто менять. На новую и свежую, ибо состарившаяся теряет всякую ценность.
– Ты не убежишь от меня в смерть, – добавил он с неприятной улыбкой. – Твоя выветренная отрава не убьет тебя. Самое большое получишь понос. И боль в животе. Уже вижу, как тебя начинает крутить. Посадите его, а то упадет.
Солдаты обыскивали помещение, и делали это с заметной сноровкой. Стенолаз закрыл окно, отрезая комнату от гама улицы. Голоса учеников, повторяющих урок, стали от этого лучше слышны. Можно было уже различить слова.
Nolo putes pravos hominess peccata lucrari;Temporibus peccata latent, sed tempore parent. [171]171
См. примечания к десятой главе.
– Disticha catonis, – узнал Стенолаз. – Ничего не меняется. Веками вбиваете желторотым в головы одни и те же мудрые сентенции. Ты ведь тоже, бакалавр, некогда получал розгой в такт этим двустишиям. Но, оказывается, не достаточно сильно тебя били. Пошла в лес наука, выветрилась из головы мудрость Катона. Temporibus peccata latent, sed tempore parent. А ты что, собирался нескончаемо скрываться от нас со своим ремеслом? Господин шпион всех шпионов, знаменитая Тень, человек без лица. Ты надеялся вечно оставаться безнаказанным? Напрасна была твоя надежда, Домараск, напрасна. Оставь всякую надежду. Надежда – мать дураков.
Он наклониля, вблизи посмотрел в глаза шпиона. Хотя спазмы желудка почти лишили его сознания, Венделю Домараску удалось ответить взглядом. Спокойным, твердым и пренебрежительным.
– Spes, – ответил он спокойно, – una hominem nec morte relinquit. [172]
Стенолаз минуту молчал, после чего улыбнулся. Очень нехорошо.
– Катон, – сказал он, растягивая слова, – не был уж таким мудрецом. В частности, о надежде
172
См. примечания к десятой главе.
Вендель Домараск, главный резидент гуситской разведки в Силезии, долго молчал, борясь со спазмами в животе и с головокружением.
– Сказано философом… – выговорил он наконец, глядя в черные глаза Стенолаза. – Сказано философом, что терпение – наивысшая из добродетелей. Достаточно сесть на берегу реки, сесть и ждать. Труп врага обязательно приплывет, рано или поздно. Можно будет на труп посмотреть. Как течение его переворачивает. Как его рыбки поклевывают. Знаешь, что я сделаю, Грелленорт, когда всё это закончится? Сяду себе на берегу реки. И буду ждать.
Стенолаз долго молчал. Его птичьи глаза не выражали совершенно ничего.
– Убрать его, – наконец приказал он.
Инквизитор Гжегож Гейнче сложил ладони и спрятал их под ладанкой. Ладанка, как и ряса, была свежевыстиранной, пахла щелочью. Запах успокаивал. Помогал успокоиться.
– Жажду, – голос инквизитора был спокоен, – поздравить вашу милость с захватом гуситского шпиона. Это успех. Очень полезное дело pro publico bono. [173]
173
для общественного блага (лат.).
Епископ Конрад плеснул водой в лицо, приложил палец к носу, высморкался в миску. Взял полотенце из рук прислужника.
– Говорят, – вытерся он и снова высморкался, на этот раз в полотенце, – что ты был в Риме?
– Если говорят, – Гжегож Гейнче вдыхал запах щелочи, – значит, был.
– Как себя чувствует святой отец Мартин V? Не видать ли на нем какихлибо признаков? Потому что, видишь ли, пророчат, что недолго ему жить осталось.
– Кто так пророчит?
– Вещуньи. А после Рима подался ты якобы в Швейцарию? И что там в Швейцарии?
– Красиво там. И сыры у них хорошие.
– И пехота. – Епископ жестом прогнал прислужника с миской, подозвал второго, с обшитой мехом епанчой. – Пехота у них тоже хорошая. Может, предоставят с тысячу пик, когда мы опять пойдем крестовым походом на Чехию? Ты с ними говорил об этом? С епископом Базеля?
– Говорил. Не предоставят. Сказали, что крестоносцам намнут бока. Как обычно. Жалко солдат.
– Сучьи дети… – Епископ завернулся в епанчу, сел. – Вонючие сыровары. Выпьешь вина, Гжесь? Пей, не бойся. Не отравлено.
– Я не боюсь. – Гейнче посмотрел на епископа поверх чаши. – Я регулярно употребляю магический митридат.
– Магия – это грех, – захохотал епископ. – Кроме того, есть яды, на которые нет противоядия, никакие чары не помогут. Уверяю тебя, что есть такие. Когданибудь расскажу о них. Но сейчас ты рассказывай. Какие вести из Бамберга? Мои шпионы доносят, что в бамбергского епископа ты тоже был. Что там у него?
– Я так понимаю, что ваша милость не спрашивает о его здоровье?
– До задницы мне его здоровье. Спрашиваю, присоединится ли он к крестовому походу? Даст ли бойцов, пушки, ружья? Сколько?