Свет вечный
Шрифт:
– Это тебя не касается, – повторила она. – Ты не обязан влезать в это и подставлять свою голову.
– Ты должна была не дразниться, напоминаю. Пойдем.
Магдебургская Инквизиция не заставила себя долго ждать, ударила сразу, как только стемнело. Перед воротами дома на Речной вдруг вынырнули из темноты невыразительные фигуры, быстрые, даже размазывались в глазах. В двери с грохотом ударил таран. Дом был готов к этому, нанес ответный удар. Загрохотало, из окошка в дверях ударил огонь. Среди фигур возникла кутерьма, ктото закричал. Таран грохнул во второй раз, на этот раз протяжный треск сообщил об успехе. Рикса сплюнула на ладонь, схватила рукоятку.
– Пора! На них!
Они выскочили из переулка, врезались между толпящихся возле дверей людей, застигая
– В середину!
Изза вышибленных дверей снова пальнуло ружье, завыла дробь. Во вспышке выстрела Рейневан увидел прямо перед собой мужчину с налысо побритой головой, заприметил поднятый для удара топорик. Он схватил перевешенный через плечо самострел, выстрелил с бедра, не целясь. Побритый охнул и рухнул на брусчатку.
– В середину!
У нападающих тоже были самострелы, тоже были самопалы. Когда они с Риксой ворвались во двор, вдруг стало светло от выстрелов, в воздухе зашипели болты. Оглушенный громыханием, Рейневан споткнулся о труп, упал в кровь. Ктото бегущий следом споткнулся об него, повалился рядом с проклятиями и бряцанием. Рейневан огрел его самострелом, быстро оттолкнулся прямо под ноги следующего. Прямо возле его головы чтото ударилось с металлическим звоном о брусчатку, высекая искры. Он выдернул кинжал из штанины, подскочил, ударил, аж хрустнуло плечо, четырехгранный клинок со скрежетом прошил кольца кольчуги. Нападающий завыл, упал на колена, опуская прямо на Рейневана тяжелый железный крюк. Он схватил железо и с размаха ударил стоящего на коленах нападающего, чувствуя и слыша, как крюк входит в кость черепа.
– Рейневан! Сюда! Быстро!
В глубине двора ктото завыл, захрипел и захлебнулся. Рейневан вскочил на ноги и побежал в сторону входа в дом. Болт просвистел прямо у него над головой. Чтото грохнуло и блеснуло, по каменному подворью разлилась огненная лужа, завоняло паленым жиром. Вторая бутылка разбилась о стену дома, горящее масло каскадом стекло по карнизах. Третья лопнула на ступенях, пламя мгновенно охватило два лежащие там тела, зашипела испаряющаяся кровь. Со стороны ворот летели новые снаряды. Вдруг стало светло, как днем. Рейневан увидел стоящего на коленях за колонной крыльца бородача в лисьей шапке, это мог быть только хозяин усадьбы, Майзл Нахман бен Гамалиэль. Возле него на коленях стоял подросток, стараясь трясущимися руками зарядить гаковницу. За второй колонной стояла Рикса Картафила де Фонсека с окровавленным тесаком, у нее было такое лицо, что Рейневан задрожал. Сразу за Риксой, с самопалом в руке…
– Тибальд Рабе? Ты здесь?
– Прячься!
От ворот полетели болты, выковыривая штукатурку со стены. Подросток, пытающийся зарядить гаковницу, пронзительно крикнул и свернулся в клубок. Рикса отпрянула от вспыхнувшего огня, заслоняя лицо предплечьем. Рейневан затянул подростка за стену, Тибальд Рабе помог ему.
– Плохи дела… – выдавил голиард. [204] – Плохи у нас дела, Рейневан. Сейчас двинутся… Не устоим…
От ворот, как бы в подтверждение, ему ответил боевой клич, исполненный злобы вой. Огонь заблестел на клинках, замигал на остриях.
204
бродячий актер, как правило, недоучившися студент или беглый монах, исполнитель остросатирических представлений.
– Смерть жидам!
Ребе Майзл Нахман бен Гамалиэль встал. Поднял голову к небу. Распростер руки.
– Baruh Ata Haszem, Eloheinu, – закричал он, певуче модулируя голос. – Meleh haolam, bore meori haesz! [205]
Стена дома треснула, взорвалась извержениями штукатурки, извести и раствора. Из облака пыли вышло нечто, что было замуровано в стене. Рейневан со свистом втянул воздух. А Тибальд Рабе аж присел.
205
«Благословен
– Emet, emet, emunah! [206] Абракадабра! Абракаамра!
Вылезшее из стены нечто, с виду, как глиняный истукан, было в общих чертах человекообразно, на месте головы, однако, между плечами была только незначительная выпуклость.
Ниже, чем человек среднего роста, толстое и пузатое, как бочка, шагало на коротких, похожих на бочки, ногах, грубыми лапищами касаясь земли. На глазах Рейневана лапы сжались в кулаки, большие, как ядра для бомбарды.
206
«Правда, правда, вера!» – Примеч. автора.
«Голем, [207] – подумал он, – это голем. Самый настоящий голем, легендарный голем из глины, мечта чародеев. Мечта, страсть и мания Радима Тврдика из Праги. Эх, нет здесь Радима… Не может это увидеть…»
Голем зарычал, а скорее затрубил, как чудовищная окар`eна. [208] Сбившуюся в воротах магдебургскую хевру охватил панический ужас, казалось, что тревога парализовала головорезов, лишила их власти над ногами. Они были не в состоянии убегать, когда голем бежал к ним шатающейся трусцой. Они даже не защищались, когда он напал на них, ровно и методично гатя и лупя кулачищами. Крик, ужасный крик распорол ночной воздух над Явором. Это продолжалось недолго. Наступила тишина. Только шипело горящее масло в лужах.
207
Герой еврейского фольклора, оживленное с помощью специальных слов глиняное существо, достигающее со временем огромных размеров, прообраз робота, которому можно поручить любую работу; в переводе с еврейского «неготовое», «неоформленное».
208
род флейты, глиняный музыкальный инструмент.
Со стен около ворот медленно стекала густая, перемешанная с мозгами кровь.
Взошло солнце. Глиняный голем вернулся в дыру в стене и стоял там невидимый, слившись с фоном.
– И был я мертвый, и вот я живой, – с грустью сказал Майзл Нахман бен Гамалиэль. – Ну и пролилось крови! Много крови. Да будет мне это прощено, когда наступит День Суда.
– Ты спас невинных, – Рикса Картафила де Фонсека движением головы указала дородную женщину, обнимающую и прижимающую к себе черноволосых девчонок. – Ты защищал жизни самых дорогих, ребе, от тех, которые хотели причинить им вред. Сказал Господь: «Помни, что сделал Амалек в дороге, когда ты вышел из Египта. Сотрешь имя Амалека изпод неба». Ты стер.
– Стер, – глаза еврея заблестели, но тут же снова угасли. – А сейчас что? Снова всё бросить? Снова к другим дверям цеплять мезузу? [209]
– Это по моей вине, – проворчал Тибальд Рабе. – Это я навлек на тебя неприятности. Изза меня теперь…
– Я знал, кто ты, – перебил его Майзл Нахман, – когда давал тебе убежище. Я поддерживал твое дело изза убеждений. Осознавая, чем рискую. Что ж, бегство и скитание – это для нас не ново…
– Я не считаю, что это так уж необходимо, – обозвался Рейневан. – Мне кажется, что местные жители, убирая трупы, оценили происшествие достаточно однозначно. На тебя напали, чтобы ограбить, а ты защищался. Никто, скорее всего, в Яворе не обвинит тебя в этом. И никто не будет тебя беспокоить, когда ты останешься.
209
полоска пергамента, с начертанными на ней отрывками из Торы, который находится внутри небольшого футляра, прикрепляемого к косяку дверей в еврейских домах.