Свет во тьме светит
Шрифт:
Нельзя не вспомнить о том, что первые христиане были уверены в том, что они принадлежат к последнему поколению людей в истории, ибо Царство Божие настанет в самое ближайшее время. С течением времени эти эсхатологические чаяния начали угасать, а христиане стали ориентироваться не столько на приближающийся и, в сущности, уже почти наступивший «конец», сколько на жизнь сообразно нравственным установкам и императивам, которые Бог предъявляет человеку через Церковь и ее учение. И тем не менее для нас, и об этом прекрасно говорит Альберт Швейцер в последней главе «Мистики апостола Павла», «верить в Евангелие Иисуса – значит сделать так, чтобы вера в Царство Божие, которое Он возвещал, снова ожила в нашей вере в Него и в пережитое Им спасение… У нас нет иного пути, кроме того, который был
Опыт прикосновения к «вечной жизни», о которой постоянно говорит Иисус в Евангелии от Иоанна, и к той «свободе вечной славы», что в размышлениях Данте о смысле Писания играет такую важную роль, опыт совершающегося в глубинах нашего «я» перехода al divino dal umano, a l’etterno dal tempo, то есть «к божественному от человеческого и к вечному от временного», как говорит Данте в 31-й песни «Рая», и есть та эсхатологическая составляющая, без которой христианство неминуемо умирает, превращаясь в чисто этическое учение и в образ жизни, но не более.
На самом деле это единственно возможный опыт прикосновения к Богу, вне которого вера в Него просто невозможна. Если ребенок спросит у нас: «Кто такой Бог?» или «Бог? Что это такое?», то ответить на его вопрос, не попытавшись вместе с ним просто прикоснуться к тому, что Бог присутствует в нашей жизни, вряд ли удастся. Поэтому не случайно Х.П.Оуэн статью «Бог» в англо-американской «Философской энциклопедии» под редакцией Пола Эдвардса (Лондон – Нью-Йорк, 1967, III, 344) начинает следующими словами: «Весьма трудно и, быть может, невозможно дать такое определение слову “Бог”, которое бы включило в себя все значения этого слова и его эквивалентов в других языках. Даже если определить Бога самым общим образом, как “сверхчеловеческое или сверхприродное существо, которое управляет миром”, это будет некорректно. Слово “сверхчеловеческое” неприменимо к почитанию обожествленных римских императоров, “сверхприродное” – к отождествлению Бога с Природой у Спинозы, а глагол “управляет” – к точке зрения Эпикура и его школы, согласно которому боги не влияют на жизнь людей».
«Господь сказал, что Он благоволит обитать во мгле» (3 Цар 8: 12). В этих словах, в разных вариантах повторенных в Библии несколько раз, ярчайшим образом сформулировано то, что может человечество сказать о Боге: в мире Он присутствует скрыто. Бог Ветхого Завета «невидим» и «скрыт» (Ис 45: 15). Через всю Библию красной нитью проходит мысль о том, что Он открывается лишь тогда, когда хочет этого сам, и тем людям, которых сам для этого избирает. Это – таинственная и непостижимая сила.
В знаменитой формуле Евангелия от Иоанна (Ин 1: 18) «Бога не видел никто никогда» речь идет даже не о том, что Бог не имеет каких бы то ни было физических очертаний, что позволили бы человеку увидеть его глазами, но именно о непознаваемости Бога, которого нельзя постичь путем умственных усилий. На основании этих библейских представлений о Боге в первые века христианства будет сформулирован принцип, согласно которому Он – «неизреченен, недоведом (то есть не до конца умопостигаем), невидим, непостижим». Именно так говорится в последовании литургии Иоанна Златоуста, которая практически ежедневно совершается в православных храмах всего мира.
Об этом же говорит Николай Кузанский (1401–1464), указывая, что Бога нельзя постичь «иначе как негативно», т. е. лишь осознав, каким Он не является. Однако «Он постигается через наслаждение от пребывания в истине и жизни среди мира и покоя в небе эмпирея, то есть высшего восторга нашего духа», иными словами, через приобщение к Его истине самой жизнью, нравственным выбором и внутренним состоянием человеческого «я». С точки зрения Николая Кузанского, Бог «не находится в области, или сфере, интеллекта» уже по той причине, что превосходит всякое человеческое представление о нем. Но при этом Он может открыться нам «лицом к лицу» через «радость Господню, которую никто не может отнять от нас, когда мы ощутим, что прикоснулись к нетленному бытию».
Непосредственным
Не нужно забывать о том, что богами в древних, языческих религиях называются Амон, Мардук, Зевс, Аполлон, Гермес и другие адресаты поклонения. Однако этим же словом обозначается и quo majus nihil cogitare potest, или «тот, больше которого невозможно себе представить никого», как говорит «язычник» Луций Анней Сенека, формулировку которого впоследствии будет использовать христианин и святой Ансельм Кентерберийский. В «Боге философов и ученых» (выражение Блеза Паскаля), в «неподвижном двигателе», являющемся причиной всего, о котором говорит Аристотель, Филон Александрийский узнал того самого Бога, что некогда открылся Аврааму, а затем Моисею и ветхозаветным пророкам, а авторы Септуагинты, или перевода Семидесяти, то есть перевода Ветхого Завета на греческий язык, без колебаний стали пользоваться греческим словом (Бог) для передачи еврейского Элохим – так завершился синтез греческого философского монотеизма с монотеизмом Библии.
Сказания, во-первых, о сотворении мира одним из богов (демиургом), а во-вторых, о боге, который царствует над миром (как Зевс у греков), в монотеистическом варианте составляют основу библейского видения Бога, «творца неба и земли», царствующего над миром. При этом надо иметь в виду, что и библейское видение Бога формируется постепенно. Из представлений о племенном Боге Израиля (первые книги Пятикнижия), который любит исключительно свой народ, со временем во Второзаконии и в книгах пророков (прежде всего у Исайи) выкристаллизовывается образ благого и милосердного Отца всех людей и защитника вдов и сирот, «Отца вашего Небесного» Нагорной проповеди Иисуса – Бога, который, согласно определению Нового Завета, есть любовь (1 Ин 4: 8).
В отличие от многочисленных богов народов Древнего Востока, Бог в Библии – един «и нет иного бога» (Ис 45: 14), ибо «все боги народов – идолы или даже “ничто”» (2 Пар 16: 26), а Господь «небеса сотворил» (Пс 96: 5). Он – всемогущ (Быт 17: 1 и др.), о чем, в частности, говорится в книге Иова (Иов 42: 2): «Знаю, что Ты всё можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено». Однако сам термин «всемогущий» (латинское omnipotens) в Ветхом Завете отсутствует, он вошел в язык богословия и в богослужебную практику христианского Запада из античной литературы, прежде всего – из поэзии Вергилия. Бог, согласно библейским текстам, не только царствует над всем миром, но и как бы пребывает повсюду. «Разве Я – Бог только вблизи, говорит Господь, а не Бог и вдали? Может ли человек скрыться в тайное место, где Я не видел бы Его? Говорит Господь. Не наполняю ли Я небо и землю» (Иер 23: 23–24). Термин «вездесущий» (греческое ) в Библии также не встречается, хотя имплицитно представление о вездесущии Божием присутствует в разных местах Священного Писания.
Нельзя не указать на то обстоятельство, что и с богами в древних религиях, и с единым Богом Ветхого Завета человек находится приблизительно в одних и тех же отношениях: во-первых, им поклоняются, а во-вторых, просят о помощи и защите, но в то же время боятся. Наконец, им жалуются на трудности жизни, находя в них источник утешения, молятся и обещают следовать в жизни тем или иным принципам или правилам. Таким образом, в отношениях между человеком и божественной силой главную роль всегда играет молитва и благочестие, которое, разумеется, далеко не всегда близко христианской морали.