Свет
Шрифт:
– Тсс, – произнес Кэрни.
Он потянулся к зверьку более осторожным движением, и на этот раз тот потерся мордочкой о его руку. Бока у котенка ввалились и дрожали, мордочка заострилась, в глазах мелькали переменчивые эмоции – недоверие и облегчение, страх и гордость. Кэрни поднял его и прижал к груди.
Поглаживая котенка между ушек, он с надеждой оглядывался в поисках кошечки и выкликал ее по имени. Кошечка не отзывалась.
– Я знаю, ты здесь, – сказал он.
Кэрни притушил свет и сел у Тэйтова алтаря. Он решил, что если уж кошечка к нему привыкла, то рано или поздно вылезет из укрытия. Брат ее продолжал трястись и вместо мурлыканья издавал странный клацающий скрежет: звук был резкий, нескладный, словно бы механический.
– Для зверька твоих размеров, – сообщил ему Кэрни, – ты жутко шумный. – И добавил: –
Котенок мгновение помурлыкал, но тут же замолк и резко напрягся. Он смотрел в кучу изуродованной аппаратуры и картонок от бургеров.
Кэрни тоже взглянул туда.
– Кис-кис, – шепнул он.
Он ожидал, что выйдет кошечка, и действительно увидел, как под ногами мелькнула белая искорка; вот только это была не кошка. Из разбитого монитора вытекла, словно жидкость, струйка белого света и бесшумно устремилась по полу к ногам Кэрни.
– Господи! – вскрикнул он.
Он подскочил. Котенок издал паническое шипение и слетел у него с рук. Кэрни услышал, как животное приземлилось на пол и побежало во мрак. Из разбитого экрана продолжал вытекать свет. Миллионы сияющих точек собирались у ног Кэрни в холодном фрактальном танце, принимая форму, которой он боялся больше всего в мире. И еще Кэрни знал, что каждая точка состоит из точно идентичных ей по форме, а те – из точек поменьше.
– Всегда найдется еще что-нибудь, – прошептал он. – А потом – еще что-нибудь.
Его вдруг вырвало. Он попятился, сшибая во тьме предметы и спотыкаясь, пока не ощутил спиной дверь.
Значит, Тэйт уничтожил установку не в ярости, а в ужасе.
Кэрни выбежал на улицу, не оглядываясь.
17
Потерянные входы
Человеческие существа, которых зацепила загадка Тракта Кефаучи, появились на его пороге через двести лет после первого своего выхода в космос.
Нахальные новички, движимые возрожденными принципами ковбойской экономики. Они понятия не имели, за чем явились и как это добыть, и знали только, что добыть это надо позарез. Они понятия не имели, как правильно себя вести. Они нюхом чуяли, что тут можно сделать деньги. Они сломя голову рванули вперед. Они развязали войны. Настучали по головам пятерке чужацких рас, бывших прежде властителями Галактики, а с шестой – чье прозвание «ужасники» пошло от неправильного перевода слова, которым ужасники обозначали космос, – достигли настороженного перемирия. Потом принялись воевать друг с другом.
Причиной всех этих дурных выходок была величественных масштабов и метафизической природы неуверенность в себе. Космос огромен, и ребят с Земли, как бы те ни храбрились, потрясало найденное там; но, что еще хуже, с наукой началась полная неразбериха. Каждая раса, встреченная людьми на пути через Ядро, располагала звездным двигателем, работавшим по своему принципу. Все теории работали, хотя противоречили друг другу даже в основах. Казалось, что путешествовать в межзвездном пространстве можно как угодно. [31] Если из теории вытекала пенистая структура пространства, в котором надо ловить нужную волну, это совсем не исключало существования двигателя иной природы, работавшего на идеально гладкой поверхности эйнштейновского пространства и пересекавшего те же самые области пустоты. Возможно было даже построить космические двигатели на основе теорий суперструн, которые, вопреки обещаниям четырехсотлетней давности, так по-настоящему и не заработали.
31
Здесь обыгрывается фраза из монолога Бенедикта Посеманли в романе «Буря крыльев» о психологии инопланетян: «У каждой расы своя сказка о мире, и эта сказка во всех отношениях соответствует реальности».
Огорчительно было такое обнаружить. Поэтому, когда земляне появились на краю Тракта, вгляделись в него и начали рассылать обреченных entradistas, двигала ими среди прочего и надежда получить хоть какие-то ответы. Их интересовало, отчего Вселенная, с виду такая неприступная, на поверку оказалась текучей и переменчивой. Работало все. Куда ни глянь, найдешь все, что захочешь. Они надеялись понять, почему это так. Пока entradistas гибли всеми мыслимыми способами – их давило, поджаривало, разрывало на куски или обращало в облачка элементарных частиц самого Тракта, – люди менее отчаянные обратили свой энтузиазм к изучению Пляжа, где обнаружили Радиозалив. Там они обрели новые технологии. Там отыскались останки древних рас – их люди принялись глодать с яростью щенков терьера, которым бросили старую косточку.
Там нашлись искусственные солнца.
Когда-то, в далеком прошлом, светила эти в окрестностях Тракта были так изобильны, что до сих пор в Радиозаливе превосходили числом обычные звезды. Некоторые солнца переместили сюда из других областей космоса; другие построили in situ, на месте. Вокруг кружились планеты, словно бы заякоренные в пространстве на исключительно неестественных, но предоставлявших наилучший обзор Тракта орбитах. Яростные магнитные поля и толстенные атмосферы предохраняли поверхности этих миров от смертельной радиации. В межпланетном пространстве крутились на фантастически сложных орбитах луны, купаясь в потоках неуемного света.
Это были не столько звездные системы, сколько бакены, не столько бакены, сколько лаборатории, и в меньшей степени лаборатории, чем экспериментальные устройства, колоссальные детекторы, приспособленные для зондирования непостижимых сил, исторгаемых теоретически присутствующим в центре Тракта объектом, а именно сингулярностью без горизонта событий.
Объект обладал колоссальной энергией. Газовые облака, окружавшие его, раскалились до пятидесяти тысяч кельвинов. Джеты и плюмажи материи, исходившие оттуда, имели как барионную, так и небарионную природу. Гравитационные эффекты его, пускай и в слабой форме, регистрировались даже в Ядре. Как отмечал один комментатор, «место это уже состарилось к тому моменту, когда в невероятно густой тьме молодой Вселенной стали разгораться первые квазары». Чем бы оно ни было, а Тракт из-за него превратился в скопище черных дыр, систему исполинских естественных ускорителей элементарных частиц, свалку материи, кипящий котел пространства, времени и сдвинутых горизонтов событий, непредсказуемый в поведении своем океан лучистой энергии, море яркого света. Тут возможно было все и действие любых законов природы приостанавливалось, если, конечно, они здесь вообще когда-либо действовали.
Ни одной из древних рас не удалось пройти Тракт насквозь и вернуться, чтобы рассказать об увиденном. Но они пытались. Они честно пытались. К моменту прибытия людей по краю Тракта были раскиданы объекты и артефакты возрастом вплоть до шестидесяти пяти миллионов лет, и было ясно, что по крайней мере некоторые оставлены культурами более странными и более могущественными, чем все ранее встреченные человечеством. Эти расы являлись сюда, исходя из определенных теорий. Они строили новые корабли по новым технологиям, руководствуясь новыми геометрическими представлениями. Ежедневно они запускали своих мотыльков в огонь и те обращались в пепел.
Пусковыми полигонами служили места вроде планеты Редлайн.
Кто бы ни создал Редлайн с ее актиническим, яростным солнцем, а определение человека, сколь угодно расширенное, к нему применять было нельзя. Добавьте к этому сложную, пронизанную тошнотворно непредсказуемыми колебаниями орбиту, призванную удерживать артефакт на Южном полюсе прецизионно направленным на центральную зону Тракта Кефаучи. На Редлайн весна приходила дважды за пять лет, потом наступала каждый год из следующих двадцати, затем выбирала любой другой срок. Весна окрашивала планету в цвета дешевой неоновой рекламы. Над радиоактивными джунглями поднимались столбы пара, выжженные пустыни поливало потоками ультрафиолета, так что в строгом смысле слова место это становилось непригодно для проживания людей. (Хотя entradistas, смельчаки, неудачники и жертвы моральной дислексии, продолжали высаживаться тут на своих сколоченных на скорую руку судах, и поведение их могло служить отличной метафорой всей деятельности человека по исследованию Залива. Чего они тут искали? Почем знать? Следы их быстро терялись в окутавшем вонючие руины тумане. Те, кто возвращался, опустив по дороге визор шлема в желании получше рассмотреть обретенное сокровище, недельку-другую хвастались находкой в барах Мотеля Сплендидо, а потом умирали так, как принято у entradistas, от болезни, не поддающейся описанию.)