Свет
Шрифт:
– Не было никакой перестрелки, – сказала Серия Мау. – Стреляла только я. – Она мрачно засмеялась. – И спустя восемьдесят наносекунд они испарились, – добавила она, надеясь, что это правда.
Он пожал плечами так медленно, что стало ясно: его удалось впечатлить, но не обвести вокруг пальца.
– Но кто это был? Они за тобой гонятся, детка.
– Что тебе известно?
– Дело не в том, что мне известно. Дело в том, что известно тебе, в том, что ты пытаешься отрицать. Все дело в тебе. Как ты говоришь.
– Что
Он передернул плечами.
– «Белую кошку» никому не поймать! – заорала она.
В этот момент, выступив из переборки, испещренной иероглифами, в рубке управления Билли Анкера возникла клон по имени Мона. Ее уловка, ниже и пошлее оригинала, мерцала, как дешевая неоновая трубка. Мона облачилась в лаймово-зеленую латексную юбку-трубу по икры и топик-болеро из розовой ангоры, а дополняли этот наряд красные порнотуфли на пятидюймовых каблуках. Волосы она разложила прядями, подобрав ленточки по цвету.
– Привет, – сказала она. – Упс, прости. Я не на ту кнопку нажала.
Билли Анкер раздраженно взглянул на нее.
– Поосторожнее, детка, – посоветовал он.
Мона смерила его изучающим взглядом и решила проигнорировать замечание.
– Я там пыталась музыку включить, – сообщила она Серии Мау.
– Пошла вон, – сказала Серия Мау.
– Я просто тупо не врублюсь, как эта штука включается, – заныла клон.
– Если ты забыла, что случилось с твоими дружками, – напомнила ей Серия Мау, – я тебе запись покажу.
Клон постояла мгновение, кусая губы; отчаяние на ее лице смешалось с яростью, слезы потекли по щекам, она пожала плечами и медленно истаяла в облачке коричневого дыма. Билли Анкер наблюдал за происходящим с деланым равнодушием, хотя, несомненно, не мог не задаться вопросом, какого хрена все это значит. Выждав минуту, он спросил Серию Мау:
– Ты переименовала корабль. Интересно – почему?
Она засмеялась.
– Не знаю, – сказала она. – А зачем вообще так поступают? Мы зависли во мраке – корабль, математичка и я. Никаких ориентиров, кроме Тракта – далекого, тусклого, подмигивает, как дурной глаз. Внезапно я вспомнила россказни космических капитанов первого поколения. Сотни лет назад они впервые применили преобразования Тэйта – Кэрни в поисках пути от звезды к звезде. И, как гласит легенда, в долгих ночных вахтах им иногда являлся в навигационной голограмме призрак самого Брайана Тэйта, бредущий сквозь пустоту вакуума с белой кошкой на плече. Так я выбрала это имя.
Билли Анкер уставился на нее.
– Иисусе! – вымолвил он.
Серия Мау вскарабкалась на подлокотник кресла.
– Ты не хочешь мне рассказать, где раздобыл пакет доктора Хэндса? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.
Не успел он ответить, а Серию Мау Генлишер уже выдернуло с «Меча караоке» обратно на борт «Белой кошки». По кораблю катились мягкие, настойчивые сигналы тревоги. В углах заламывали руки теневые операторы.
– Там что-то творится, – сказала математичка.
Серия Мау протестующе заворочалась в тесноте бака. Оставшиеся у нее конечности нервно задергались.
– Зачем ты меня беспокоишь? – спросила она.
Математичка показала ей диаграмму события возрастом пять-шесть сотен наносекунд. Бледные серые пальцы сплетались и расплетались на прозрачном фоне.
– Ну почему это всегда так похоже на секс? – застонала Серия Мау.
Математичка, не найдя что ответить, смолчала.
– Новый режим, – приказала Серия Мау раздраженно.
Математичка переключилась в новый режим. В другой. Третий. Будто калейдоскопы перебирала, пока не нашла то, что хотела. Изображение мерцало и менялось, словно старые праздничные слайды в проекторе. В конце концов установился режим регулярного переключения между двумя состояниями. Если знать, как смотреть, то в промежутке можно было заметить призрак слабо взаимодействующей материи. На расстоянии двух астрономических единиц, глубоко в недрах свалки астероидного мусора, под вуалью разогретого газа что-то шевельнулось и снова застыло. Текли наносекунды, но ничего больше не происходило.
– Видишь? – спросила математичка. – Там что-то есть.
– Здесь трудная для навигации система. Все справочники в этом сходятся. И сам Билли Анкер говорит, что…
– Я это учитываю. Но ты согласна, что там что-то есть?
– Там что-то есть, – признала Серия Мау. – Но не могут же это быть они. Тот выстрел планету расплавил бы.
Она поразмыслила еще мгновение.
– Проигнорируем, – заключила она.
– Боюсь, не сможем, – ответила математичка. – Тут что-то творится, а мы не знаем, что именно. Они ускользнули, как и мы, точно в момент залпа. Надо понимать, это они и есть.
Серия Мау дернулась в баке.
– Как ты могла такое допустить! – завизжала она. – Они бы через восемьдесят наносекунд испарились!..
Математичка ее усыпила, не дав договорить. Она услышала собственный крик, искаженный эффектом Доплера, будто в качестве иллюстрации к курсу общей теории относительности, затем – молчание. Потом увидела себя в саду, за месяц до первой годовщины смерти матери. Сырая весна вступала в права, под лавровыми кустарниками желтели совсем земные нарциссы, башенки белых облаков возносились в бледно-синем, совсем земном небе. Дом неохотно распахивал двери и окна после долгой зимы, выпуская их троих наружу, словно старик трудный вздох. Брат нашел в саду слизняка. Наклонясь, он тыкал в него палочкой. Потом подцепил на ладонь и убежал с криком:
– Йо-йо, йо-йо, йо-йо!
Девятилетка Серия Мау, в аккуратном красном шерстяном пальтишке, не смотрела на него и не смеялась. Всю зиму она мечтала о лошадке, о белой лошадке, чья поступь так деликатна… Лошадка явится ниоткуда и станет следовать за нею везде, тычась в девочку мягким носом.
Печально улыбаясь, отец наблюдал за их играми.
– Чего вы хотите? – спросил он.
– Хочу этого слизняка! – завизжал братишка. Упав на землю, он принялся дрыгать ногами. – Йо-йо, йо-йо!