Светлана. Культурная история имени
Шрифт:
Как бывает со всяким широко известным произведением, баллада Жуковского вызвала множество пародий и литературных переделок 22 . В мемуарах А. А. Григорьева упоминается «знаменитая пародия на Жуковского „Светлану“». Б. Ф. Егоров указал, что здесь имеется в виду ходившая в списках по рукам в конце 1830-х годов «Новая Светлана» М. А. Дмитриева, представляющая собой вовсе не пародию на балладу Жуковского, а сатиру на Н. А. Полевого, написанную в ритме «Светланы» и обыгрывающую ее начало [см.: 97, 392]:
22
О пародиях на «Светлану» см. в работе А. М. Гаркави: [78, 284].
Вот строки из опубликованного в газете «Московский листок» в 1882 году «Гаданья на святках» Н. С. Стружкина (Н. С. Куколевского):
Раз на святках в барский домСъехалось собранье,Чтоб устроить вечеркомРусское гаданье.Было много разных лиц:Франтов залихватских,И хорошеньких девиц,И солидных статских [313, 1].Переделкой «Светланы» является и сатирическое стихотворение В. В. Воинова «Немецкое гадание», опубликованное во втором номере журнала «Новый сатирикон» за 1915 год:
Раз в крещенский вечерокВарвары гадали:Истощив обычный «бир»И загадив стойла,Налегали на эфирИ иные пойла… [67, 3].Начало и стихотворный размер «Светланы» использует и Маяковский в тексте «Новогоднего номера» «Окон РОСТА», выпущенном 29 декабря 1919 года:
Разв крещенский вечерокбуржуа гадали:красного в бараний рогскрутим мы когда ли? [194, 53–54].В 1928 году в рижской газете «Сегодня» была напечатана переделка «Светланы», написанная поэтом-юмористом Лери (В. В. Клопотовским), в которой высмеиваются не только воспринимающиеся как бессмысленные девичьи гадания, но и сами девушки, «современные Светланы»:
«Раз в Крещенский вечерокДевушки гадали…» —Очень глупенький стишокИз забытой дали. <…>Нет уже таких девицВ современном веке,Как крещенских небылицНет при картибнеке… 23 Электричество да газ,Да совдеп московский —Сколь отстали вы от нас,Господин Жуковский!..<…>Дансинг – счастье для СветланВ современном стиле,Что танцуют под жац-банд,А гадать забыли [170, 6].23
От kartibnieks (латыш.) – «полицейский».
Переделки баллады «Светлана» до сих пор можно встретить в массовой «интернетной» культуре:
Раз в субботний вечерокПацаны бухали,Без закуски коньячокВнутрь поглощали… – и т. д. [380].Начальный стих баллады «Раз в крещенский вечерок» надолго превратился в удобный и, главное,
Но для «народного поэта, – как писал Шиллер в статье о Бюргере, – общедоступность не есть способ облегчить поэтический труд или прикрыть посредственность таланта; для него это – новая трудность, и поистине это задача настолько затруднительная, что удачное решение ее может быть названо величайшим торжеством гения» [370, 611]. Сразу после опубликования «Людмилы» приступив к работе над новой переделкой бюргеровской баллады, Жуковский поставил перед собой цель создать «русскую балладу», и, как показало время, он своего добился. Его «удачное решение» действительно оказалось «величайшим торжеством гения», свидетельство тому – самый широкий диапазон известности «Светланы» и ее органичная адаптация в разных видах искусства и в разных культурных кругах российского общества.
«Душа задумчивой Светланы»
В течение долгого времени баллада «Светлана» воспринималась читателем прежде всего как произведение «святочное». С начала XIX века город и дворянская усадьба, постепенно утрачивая народные календарные обряды и ритуалы, начали вырабатывать более или менее устойчивые формы календарных развлечений, в значительной степени отличные от деревенских. Так создавался свой праздничный «сценарий», в том числе – святочный. Одним из обязательных «мероприятий» зимних праздников в образованных семьях стало чтение вслух или декламация наизусть литературных произведений святочного содержания, чему в крестьянской среде соответствовал ритуал рассказывания «страшных» историй. Чем ближе дворянская семья стояла к народу (или декларировала свою «народность»), тем больше оказывалось совпадений в проведении зимних праздников в крестьянских и дворянских домах. Так, например, у Л. Н. Толстого в романе «Война и мир» дети семейства Ростовых на святках не читают, а слушают историю о гадающей девушке:
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Милюкова.
– Да вот так-то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, взяла петуха, два прибора – как следует села. Посидела, только слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!.. – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да, как человек, все, как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна [330, 296].
О том же, вспоминая усадебные святки своего детства, повествует И. И. Панаев:
…рассказывался обыкновенно анекдот, как одна деревенская барышня захотела увидеть в зеркале своего суженого и как все необходимое для гаданья приготовила тихонько от всех в бане: она отправилась туда в полночь одна, стала смотреть в зеркало и вместо суженого увидела себя в гробу, упала без чувств и утром была найдена мертвою. Кто передал о том, что видела барышня в зеркале, если она была найдена мертвою? Этот простой вопрос никому не приходил в голову, но в истине анекдота никто и не думал сомневаться [229, 87–88].
Однако у Панаева не только рассказываются народные «страшные истории», но и декламируются литературные святочные тексты:
Приживалка – веселая барышня – забавляла меня всячески в эти праздничные вечера <…> и декламировала нараспев, ужасно перевирая стихи:
Раз в крещенский вечерокДевушки гадали,За ворота башмачок,Сняв с ножки, бросали…Или: