Светлейший князь 2
Шрифт:
Яков выбрал два небольших слитка для дальнейших опытов, как выделять из этого сплава золото , серебро и всё остальное я не знал, только сама идея — мои знания на этом заканчивались.
— Я так думаю Григорий Иванович. Ферапонт со своими мужиками пусть руду добывают, пирит один чего стоит. Не получится у меня, надо будет устраивать фабрику как на Березовском руднике. Я быстро пойму, смогу ли я.
День начал клониться к концу, пора было возвращаться в Усинск. Работы над паровой машиной, неудачные пока опыты с коксом я решил отложить на
Лаврентий занимался важнейшим делом, созданием автомата для набивки гильзы порохом. Я пришел вероятно в один из самых напряженнейших моментов его работы. На мое приветствие он, не глядя на меня, что-то буркнул и продолжил свои занятия. Мне пришлось безропотно ждать несколько минут и я, честно говоря, нисколько об этом не пожалел. Лаврентий откровенно сторонился людей и не любил когда к нему кто-либо заходил, кроме брата, поэтому в его мастерской я был первый раз и был просто поражен его оснащением.
Лаврентий работал за специальным верстаком, сделанным по его чертежам. Справа и слева на стене висели два больших шкафа с дверцами, створки одного из них были распахнуты, над верстаком на уровне глаз были закреплены две масляных лампы. Слева от верстака стоял небольшой токарный станок со смешенным ручно-ножным приводом. На верстаке и в открытом шкафу я увидел многочисленные инструменты Лаврентия: многочисленные отвёртки и отвёрточки, пинцеты, остро и плоскогубцы, кусачки, ручные рычажки для снятия стрелок, лоток с банками для часовых масел с укрепленным на нем кусочком сердцевины бузины и с желобком для маслодозировок, сами маслодозировки и еще какие-то инструменты. Но главное, что привлекло мое внимание, был набор луп в открытом ящике верстака.
Лаврентий сидел на удобном винтовом стуле, похожем на музыкальный, только со спинкой. От изучения инструментов Лаврентия меня отвлек его голос:
— Извините, ваше светлость, ни на секунду не мог отвлечься, очень ответственная работа была, вставлял пружину в механизм. Вас я вижу очень заинтересовали мои инструменты.
— Не то слово, Лаврентий. Но откуда всё это?
— Я сам удивляюсь этому, но наши мучители почему-то оставили нам все мои инструменты и материалы, даже часы не забрали. Конечно кое-что сломалось и потерялось. Но почти всё уже отремонтировано и сделано заново. А хотите я, ваша светлость, угадаю ваш интерес?
— Попробуй.
— Вам нужен микроскоп для ваших лекарских дел, и вы хотите спросить меня, могу ли я попробовать его сделать?
— Верно. Скажи, как ты угадал.
— Я заметил ваш интерес к лупам и вспомнил, как меня Яков Иванович пытал, знаю ли я, что такое микроскоп. И я подумал.
— И что ты надумал?
— Я знаю, что такое микроскоп, однажды мне даже пришлось его ремонтировать. У меня даже запчасти к нему остались. Он два месяца у меня был. Главное линзы и зеркала. Если вы мне отдадите подзорные трубы, я попробую.
— Трубу ты хочешь использовать как тубус?
— Линзы тоже могут пригодиться. Только будет он немного неказистым. Я еще тогда подумал, что мне он тоже не помешал бы и даже сделал кое-что. Вот смотрите моя схема.
Лаврентий достал из ящика верстака лист бумаги с нарисованной схемой микроскопа. Такие микроскопы 18-го века я видел в музеях. Если у меня он будет, я буду очень рад. Но я нарисовал немного другую схему, скажем так середина 19-го века.
Лаврентий взял мою схему, разложил её на своем верстаке и принялся изучать и сравнивать свою и мою.
— Когда он вам нужен, ваша светлость?
— Если честно, то вчера.
— Я постараюсь, только скажите начальству, что это ваше задание.
Мне не понравилась интонация произношения слова начальство. Лаврентий вновь углубился в изучение моей схемы, а я еще раз внимательно осмотрел его мастерскую и его самого. Товарищ Нострадамус внезапно не просто проснулся в моей голове, он начал беситься в ней.
— Лаврентий, ты можешь объяснить, почему ты боишься всех и вся, и считаешь весь белый своими врагами? Разве здесь тебя кто-нибудь обижал или предавал?
Лаврентий наклонил голову и тяжело задышал, сжал кулаки так, что они побелели. Я почувствовал, что, если бы не его физическая немощь, он вцепился бы мне в горло и просто загрыз бы меня. Внезапно Лаврентий начал глубоко и часто дышать, раскачиваясь на своем стуле, глаза остекленели и он вытянулся как струна. Я бросился к нему, схватил его в объятья и что было сил сжал его. Лаврентий обмяк, дыхание стало обычным, в глазах промелькнула какая-то просьба, он что-то попытался сказать, но получилось мычание. Затем он глубоко выдохнул и заснул.
Я отодвинул его стул, взял его на руки и положил на топчан стоящий здесь в мастерской. На мне был плащ наподобие пантелеевского, пошитый специально для меня. Я снял плащ и укрыл им Лаврентия.
Прошло несколько минут, несчастный часовщик спал, но сон его был беспокойный. Он тихо вскрикивал и пытался как бы оттолкнуть кого-то от себя. Когда он в очередной раз попытался это сделать, я бережно взял его за руки и начал тихо, почти щепотом говорить:
— Лаврентий, однажды ты утаил свой грех, испугался исповедовать его. Сейчас мы поедем в храм, ты должен все, не таясь, рассказать отцу Филарету, исповедоваться по-настоящему. И верь мне, я тебя не предам и не обижу.
Прошло еще несколько минут, Лаврентий проснулся.
— Ваша светлость …
— Молчи, тебе не надо говорить. Сейчас мы поедем в Усинск, тебе надо к отцу Филарету.
Глава 3
В Усинск я возвращался вместе с братьями Подковами. Лаврентий комфортно расположился в телеге на большом мешке, специально набитом сеном и сразу же заснул. Иван попросил разрешения ехать с ним и я естественно не возражал.
Мягко покачиваясь в седлах, мы ехали рядом и Иван рассказывал о своем брате.