Светоносец. Трилогия
Шрифт:
Голон опять прижал рукав плаща ко рту. Он был выжат до предела, внутри было пусто. Это был конец, или, по меньшей мере, начало конца. Не как у его шести братьев, убитых собственными заклинаниями, но смерть из-за дыхания демона, вызванного десять тысяч лет назад.
А смерть витала в воздухе. Он знал, что скоро умрет, как и те бедолаги, с которыми так плохо обходились в последние часы. Зная сущность Хдара, он знал и то, как будет умирать: черные опухоли появятся в тайных мокрых частях тела, в паху и в подмышках, потом распространятся на торс, ноги, и, наконец, на внутренние органы.
Да, все так и будет, но у него оставалась только одна надежда. Маленький глоток из Черной Чаши может спасти его,
Но Фаран, как всегда, не обращал на него внимания: князь-вампир стоял около последнего каменного стола, руки крепко держали Чашу, темные глаза горели. Потом он пришел в себя и медленно повернулся к Голону, жестом указав на шеренги тел. — Помоги им освободиться, — приказал он. И опять от его гипнотического взгляда в голове Голона все закружилось, зал стал раскачиваться из стороны в стороны. Он подчинился, бессознательно.
Прошло много часов, прежде, чем он пришел в себя — шатаясь как пьяный, усталый до изнеможения, все это время резавший саваны и простыни, чтобы помочь мертвым избавиться от них. Только сейчас он увидел их обнаженные желтые тела, похожие на плохо сделанный пергамент, длинные волосы, которые у них — мертвых! — не выпали, глаза, твердые и черные, как камни, почувствовал отвратительный кислый запах. Некоторые пытались схватить его, и ему пришлось резко вырываться; другие встали, не глядя ни вправо, ни влево, тяжело дыша, как люди, которые пробежали много миль, мертвенно-бледные лица, с пурпурными пятнами чумы на щеках. Теперь дыхание оживших мертвецов слилось в единый гул, в воздухе повис странный запах: так пахнут старые переплетенные в кожу книги и свернувшееся молоко, если к ним добавить зловонное гниение.
Все было сделано, и Голон быстро вернулся на возвышение в конце комнаты, откуда в ужасе посмотрел на картину перед собой. Убежать из зала он не мог, но там, по крайней мере, был дальше всего от ревенантов. Хотя он сам страстно желал Жизни в Смерти, теперь, впервые, он спросил себя, действительно ли такое состояние можно считать счастьем: они умерли в муках. И теперь, когда их разбудили, что они подумали, увидев себя в своей старой тюрьме?
Неслышная команда Фарана, и, один за одним, в том порядке, как их освободили, трупы перестали тяжело дышать и обратили свои темные глаза на своего повелителя. Мертвая тишина. Фаран медленно прошел в конец зала, встал на возвышение перед Голоном и поднял руки. Мертвые, как один, откинули головы назад, из их сухих глоток вырвалось злобное рычание. Медленно и неуклюже они спустились с каменных лож, так долго державших их на себе, и, шаркая, пошли вперед. Некоторые падали и дергались, как перевернутые тараканы, но большая часть была сильна, также сильна как и в тот день, когда их схватила болезнь.
Фаран опустил руки, и ревенанты остановились. Он повернулся к Голону. — Иди, и найди выход на поверхность, — приказал он, указывая на разрушенный выход из могилы.
Голон не помнил, как сумел выбраться из проклятого зала: ноги сами вынесли его оттуда. Только очутившись в коридоре он в первый за много часов по-настоящему глубоко вздохнул. Из комнаты доносились стоны немертвых. Новая армия Фарана — но он сам не ее часть. Он один, абсолютно один. Последний живой в Черных Копях.
ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
О мертвых богах и демонах
Голон призвал сияющий шар синего света и послал его в неисследованную шахту перед собой. Сердце забилось быстрее, наконец-то он опять увидит внешний мир. Слишком долго он был похоронен в недрах земли: сначала Серебряная Река, потом Барьер Айкена, а вот теперь эти Черные Копи.
Он карабкался вверх через много уровней выработок, проходя мимо древних, покрытых пылью устройств богов, их корпуса, похожие на гигантских жуков, валялись на земле, распавшись на части; их бывшее назначение помнила только молчаливая армия немертвых внизу.
Наконец он увидел перед собой обширную пещеру. Извилистые металлические линии шли по ее дну, похожие на серебряные следы ногтей по черному камню, каждая из них уходила к выходу. То, что лежало за ними, было не видно из-за непривычно яркого света дня.
Голон задумался: Не лучше ли ему освободиться от неблагодарного хозяина и Живого Мертвеца? Неужели он должен всегда жить в вечном страхе? Почему бы сейчас просто не уйти подальше от шахт, надеясь, что он еще не заболел чумой, пересечь равнины и разоренные леса, и отправиться на юг, в Тире Ганд? И если он выживет после шести сотен лиг пути, вспомнит ли там его кто-нибудь? Он уехал из города восемь лет назад. Как-то его встретят?
В общем-то он не заплачет, если о нем вообще забыли: так было бы даже лучше. Никто не будет надоедать ему каждый день и каждый час, надеясь купить его искусство. Он вернется в свою одинокую башню на краю Пустоши Висельников, далеко от города, где только вороны кружат над серым плато. Больше он не будет баловаться с вызовом демонов, таких как Некрон или Хдар. Он не погибнет так, как погибли его шесть братьев.
Если только не слишком поздно — если он уже не подхватил чуму. Да, если бы он был здоров — какое счастье было бы забыть о проклятой Чаше, спокойно прожить оставшиеся годы и умереть в покое. И, прежде чем умереть, попросить, чтобы его тело не похоронили, а сожгли, как у последователей Ре. Тогда никакой жадный мастер-волшебник не вернет его обратно из мокрой могилы или из холодного каменного стола — нет, не для него это жалкое существование, которое он только что видел своими глазами, этот воющий хор вампиров с разрушенным интеллектом, интеллектом, от которого осталась одна единственная мысль: достать еще крови, чтобы жить вечно. Никто и никогда не должен совершить с ним такое. Ум — его святыня — самое драгоценное, что у него есть. Там, в старой башне, он был бы счастлив до естественного конца своих дней.
Голон покачал головой. Иллюзии, безумные мечты. Если ты встал на дорогу магии, так легко с нее не сойдешь. Он зашел слишком далеко, знания и открытия, как звезды-двойники заманили его глубоко во тьму, из которой нет возврата.
Только сейчас Голон понял, что он — пленник, и всегда им был. С той ночи, когда его во главе процессии слуг привели из башни на плато в мрачный дворец Фарана, стоявший на высоком берегу Реки Фуркс в Тире Ганде. Уже почти рассвело, когда его ввели в дом и провели в комнату без окон, освещенную мигающими факелами, висевших на сырых стенах. Фаран сидел на деревянном троне, а перед ним, на столе, стоял ящичек, очень изящный и изъеденный червями.
Фаран уставился на него немигающим взглядом, и тогда он в первый раз ощутил силу своего повелителя. И только тогда, когда Фаран убедился, что маг полностью в его власти, Лорд-Вампир коротким жестом подозвал его. Он медленно поднял крышку ящичка и Голон на мгновение затаил дыхание, потому что внутри была самая священная реликвия Червя: Черная Чаша. Тогда Фаран пообещал, то однажды он даст Голону выпить из нее. Как его сердце забилось в надежде! Избежать судьбы своих шести братьев, жить вечно!