Светоносец. Трилогия
Шрифт:
— Сядь, — велел ему Джайал, и старик неловко присел на корточки. Джайал сделал то же самое, чтобы видеть его лицо.
— Ну а теперь рассказывай. Рассказывай о том, другом, что так похож на меня.
— Он — твое зеркальное отражение, — отведя глаза, сказал Фуризель, — Если бы не шрам...
— Значит, он самозванец.
— Нет! Я вынес его, его самого, с поля битвы при Тралле. Он вылитый ты, если не считать раны на голове.
— И он пользуется моим именем?
— Нет, имя он изменил — Джайала Иллгилла Червь мигом бы сцапал.
— Как же он называет себя?
— Сеттен —
Джайал вспомнил сплетню, которую передал ему хозяин «Костяной Головы»: что Джайал Иллгилл будто бы жив и прячется в городе с самой битвы. Этот Сеттен, должно быть, самозванец: он одурачил старого сержанта, который его спас, а потом воспользовался именем Иллгилла, чтобы приобрести власть над шайкой головорезов.
— Кем бы этот человек ни был, он только выдает себя за меня, — со всей доступной ему твердостью заявил Джайал. — Я все эти семь лет странствовал в южных краях. И нынче впервые со дня битвы увидел наш старый дом на Серебряной Дороге — пустой, заброшенный... — Фуризель, услышав это, замотал головой. — В чем дело?
— Но ведь это там ты — то есть тот другой — и жил все эти годы!
— В этой развалине? Фуризель кивнул.
— Но дом показался мне пустым, когда я был там!
— А ты входил в него?
Джайал отрицательно качнул головой,
— Там он и живет со своей шайкой.
— Так у него есть шайка?
— Да, у него двадцать ребят, включая колдуна Казариса, — все отпетые негодяи, за один дуркал могут убить.
— И ты им служишь?
— Я не убиваю — на то есть другие. Просто помогаю им — жить ведь как-то надо.
— Ах ты, мерзавец, — ухмыльнулся Джайал, — ты выдумал все это потому, что я очнулся раньше, чем ты успел меня ограбить.
— Чего ж я тогда не ограбил тебя и не оставил вампирам, вместо того чтобы волочь сюда?
И то верно, подумал Джайал. Надо бы выслушать Фуризеля с самого начала.
— Расскажи мне о битве — я очень плохо ее помню из-за того удара по голове...
— О битве, говоришь? — горько рассмеялся Фуризель — воспоминания на время пересилили в нем страх.
— Да, о вечере того дня — чем все кончилось?
Фуризель проглотил ком в горле и обвел глазами комнату — память об этом, видимо, все еще причиняла ему боль. Хлебнув раки, он опять перевел взгляд на Джайала.
— Всех, кто остался жив, спасло только чудо. В твоей когорте все погибли бы, если бы не последняя атака твоего отца. Рыцари Жертвенника с ним во главе отбросили Жнецов назад. Я упал тогда, раненный в грудь, но помню барона Иллгилла. Было на что посмотреть! Глаза его светились во тьме, словно карбункулы, борода развевалась — можно было подумать, он слишком горд, чтобы умереть. — Воспоминания развеяли ужас старого вояки, и глаза его блеснули. Джайал сидел тихо, весь обратившись в слух.
— Да, грозен он был, и ничто не могло его сразить — а ведь уже дюжина ран покрыла кровью его черные доспехи. — Свет в глазах старика угас, он понурил голову и сгорбил плечи. — Но потом...
— Что потом? — поторопил Джайал. У Фуризеля вырвался похожий на рыдание звук, и он отвернулся к окну, за которым сиял янтарный лик луны.
— Потом твой отец увидел
Джайал вновь ощутил мучительную боль от ран — и как только он мог забыть ее? Даже теперь он стиснул зубы, чтобы не закричать, и заставил себя слушать старика вопреки призрачной боли, раздирающей тело.
— А после? — спросил он хриплым, измученным голосом. Фуризель, чей взор затуманился, покачал головой. — Что было потом? — мягко повторил Джайал.
— Как я уже сказал, из барона сразу вышел весь боевой дух. Минуту он ревел, как раненый бык, потом его плечи поникли...
Джайал только головой покачал: такого отца он не помнил.
— Продолжай, — прошептал он.
Фуризель смотрел на него как-то странно, как человек, который должен сообщить дурную новость и не решается ее произнести. Джайал, желая помочь ему, наговорил мягко:
— То, что было после ранения, для меня полный провал. И только сегодня я впервые вспомнил, что вообще был ранен.
— Рана была страшная: голова у тебя раскололась отсюда и досюда. — Фуризель провел черту от правого глаза до подбородка. — Не могло быть сомнений, что тебе конец.
— Конец?
— Ну да — что ты умираешь и осталось тебе недолго. И потом, на погребальном костре, мне тоже не верилось, чтобы кто-то мог пережить такой удар.
Джайал вспомнил и тот удар, и те, что наносил он сам: да, рана была смертельной. Как же он спасся?
— Расскажи мне обо всем, что ты видел, — приободрил он старика.
— Я видел далеко не все, но расскажу тебе все, что знаю. — Фуризель осторожно поставил свечу на пол и поплотнее закутался в плащ. — Я лежал рядом с тобой, раненный в грудь, когда услышал трубы твоего отца и звон стали. Я знал, что для меня помощь запоздала, хотя Жнецы валились, точно снопы. Потом все утихло. Я ждал, когда придут жрецы и прикончат меня. Много всяких мыслей приходит к человеку, которого смерть манит своим железным когтем. Тут я услышал, как твой отец отдал приказ: унести всех умирающих, уделив особое внимание его сыну. Вот повезло-то, подумал я, выходит, жрецам мы не достанемся. Двое Рыцарей Жертвенника подняли меня — один за руки, другой за ноги, и я от их медвежьей хватки лишился чувств. Я увидел тебя опять уже намного позже...
— Позже?
— Да, но это длинная история... — Фуризель поежился от ночного холода и снова хлебнул раки, словно готовился изгнать неких демонов прошлого.
Потом начал говорить — сперва запинаясь, потом, взбодренный ракой и вниманием Джайала, все откровеннее. И пока он говорил, духи убитых словно восстали из Хеля, приникнув к окнам и дверям заодно с туманом, который возвращался на улицы с уходом грозы. Джайал почти не слышал его слов. Прошлое ожило вновь, и речь старика лишь сопровождала образы, встававшие перед Джайалом. Он ничего не помнил семь лет, но этой ночью прошлое решило вернуться к нему — той самой ночью, когда он сам вернулся а Тралл. Вскоре он и вовсе перестал слышать Фуризеля, а все краски, звуки и запахи семилетней давности предстали перед ним во всей первозданной яркости.