Светорада Медовая
Шрифт:
Когда после танца улыбающийся и разгоряченный Овадия подошел к ней, на ходу вставляя блестящую саблю в ножны, Светорада, не отдавая себе отчета, посмотрела на него почти с нежностью. У нее кружилась голова, звуки точно двоились, тело было тяжелым и непослушным. Сделав глоток кумыса из чаши, Светорада вдруг выронила ее – такой тяжелой она показалась. Ноги стали подгибаться, и княжна упала бы, если бы Овадия не подхватил ее на руки. Он отнес княжну в юрту, уложил на меха и какое-то время смотрел на нее, забывшуюся во сне. Потом отвернулся и вышел.
Утром она обнаружила
– По крайней мере, тут веселее, чем в покоях гарема.
Руслана промолчала. В гареме хоть роскошь, а тут все так дико, по-степняцки, неудобно…
Следующие несколько дней княжна провела в становище, причем каждый день находила для себя что-то новое и интересное. Она расспрашивала про богиню Умай и грозного Тенгри-хана, играла с хазарскими женщинами в нарды, ходила смотреть на новорожденных ягнят, наблюдала за отъезжавшими на соколиную охоту ишханами. А по вечерам ханы собирались у костров, пили кумыс, разговаривали, пели что-то долгое и монотонное, обнимались и лили хмельные слезы, раскачиваясь из стороны в сторону.
Иногда все становище объединялось в общем заклинании. Шаманы плясали у огней, били в свои огромные бубны, а люди то пели, вторя их завываниям, то выкрикивали какие-то слова, обращенные к повелителю неба Тенгри. Шаманы тянули свое громкое «О-о-о-о!», женщины пели «Мяса и молока!», старики, тоже присоединившиеся к ним, просили здоровья и сил, а воины выкрикивали «Слава!». Как ни странно, несмотря на весь этот шум, звуки не смешивались, а складывались в некий гимн, и все веселились, выстраиваясь в огромный хоровод. Светораду все это забавляло и наполняло непонятной силой. Ее отношения с Овадией складывались легко и непринужденно. Даже Руслана как-то заметила:
– А он добрый и… почти красивый. Я бы поняла, как это – полюбить его. Вот только зря царевич не хочет возвращаться во дворец.
Руслана скучала по Взимку, которого не осмелилась взять с собой в становище диких хазар и оставила на попечение гаремных служанок.
Как-то Овадия пришел к юрте Светорады со стройным красивым юношей, у которого была наголо обрита голова.
– Светорада, позволь представить тебе моего младшего брата Захарию бен Муниша. – И шлепнув по обритой голове паренька, заметил: – Он побрился, как степняк, избавился от своих пейсов и за это получил нагоняй от нашего братца Юри, ярого приверженца иудейского Яхве.
Парнишка беспечно улыбнулся княжне, на старшего же брата посмотрел с обожанием.
– Я хочу быть с тобой, Овадия, – сказал он еще по-детски ломким голосом. – Если ты отправишь меня назад, в Итильский дворец, я убегу к нашему брату Габо, к морю. В заросли.
– Когда это я прогонял тебя, ястребенок? К тому
Так Овадия впервые назвал Светораду невестой. К собственному удивлению, она отнеслась к этому абсолютно спокойно.
Потом они поехали в степь, где паслись табуны Овадии бен Муниша. Светорада сидела за шадом, на крупе его любимого каурого коня, а «ястребенок» Захария лихо скакал рядом на легконогом мышастом жеребце, время от времени уносясь вперед. Вертясь в седле вьюном, он вдруг садился на коня задом наперед, и на его мальчишеском лице появлялась задорная улыбка. Светорада подумала, что он и впрямь чем-то неуловимо схож с ястребенком – порывистостью движений, худощавым лицом с тонким, изогнутым, как у ястреба, носом, большими округлыми глазами желто-зеленого цвета.
Вскоре они выехали на холм и увидели пасущийся на степных просторах табун прекрасных кобылиц. В большинстве своем тут были лошади светлой масти, причем непривычно миниатюрные и легкие. Овадия пояснил, что это его лучшие лошади арабской породы, великолепные силагви, [118] с которыми сводят жеребцов хазарской породы и получают прекрасное потомство.
– Ты можешь выбрать любую, Медовая, – обратился к Светораде Овадия. – Самую красивую, быструю и легкую – какую только пожелаешь. И тогда уж тебе самой решать, умчишься ли ты от меня верхом, или позволишь поцеловать тебя на всем скаку.
118
Силагви – разновидность лошадей арабской породы, считающаяся наиболее красивой, но и наиболее тонкокостной и нежной.
Светорада только стрельнула на него глазами из-под длинных ресниц. Игриво и кокетливо, обещающе и отчужденно… пусть сам гадает как. А потом… она увлеклась, ведь выбирать себе лошадь было не менее приятно, чем красивый наряд или украшения.
В итоге она отдала предпочтение темно-серой изящной кобыле в яблоках, тонконогой, с длинным белым хвостом и такой же белой гривой. Овадия одобрил ее выбор, и Светорада только ахала, наблюдая, как табунщики загоняли и ловили арканом выбранную ею полудикую красавицу, как удерживали лошадь на аркане и надевали на нее седло. А потом едва не кричала, когда Овадия взялся объездить ее для княжны.
На это стоило посмотреть. Светорада следила за действиями Овадии, угадывая в нем силу и ласку, постепенно усмирявшие непокорное животное. Она дивилась его умению и терпению, его мастерству держаться в седле на полудикой лошади, что бы ни выделывала серая, словно покрытая инеем, арабка, сколько бы ни пыталась взвиться на дыбы и бить копытами. А под конец кобылка просто понеслась в открытое поле и скакала все дальше, пока не скрылась за длинным пологим холмом.
– С ним ничего не случится, – беспечно покусывая сухую травинку, заметил Захария. – Мой брат – прирожденный кара-хазарин, а лошадь для нас – наши крылья.