Свежая кровь
Шрифт:
— Но ты же сам вышел на ту трибуну показания давать! И о наследстве своем рассказал…
— О наследстве — пришлось, да это и не секрет. Ты думаешь, каждый, кому действительно интересно, из той же полиции, не выяснит..? А что касается показаний… Ты, возможно, уже поняла, что Гриша… в уголовном процессе любит свою драматургию. А тут еще с судьей повезло. Василий сам из адвокатов. Мы некоторое время даже вместе работали. Друзьями не были, но отношения были хорошие. И… он в курсе моей истории. И профессиональной, и семейной… Ты, конечно, не обратила внимания, но ему было очень интересно, где я сейчас работаю. И этим делом он таки заинтересовался. Отчасти из-за меня, а отчасти — сам заметил, что здесь что-то нечисто. Но это же было бы неразумно — не использовать такое преимущество, правда?
— Я не верила… что выйду оттуда. Не только сейчас… Этот следователь, еще пока мы ехали вчера…
— Его я тоже знаю. Мерзавец еще тот. Фамилия его — Канис…
— Да, он рассказывал, что его прадед был латышским стрелком и чекистом… Тоже запугивал, что ли… Иначе зачем мне это знать..?
— Он всем это рассказывает. — Влад рассмеялся. — Кстати, про латышского стрелка — это правда, кажется… Не уверен, что фамилия прадеда было именно такая: сто лет назад при оформлении документов большевистские писари часто делали ошибки… Но дело не в том, что он гордится предком. Наш следователь, кроме всего прочего, страшный антисемит, и очень переживает, чтобы его, из-за фамилии, никто не воспринял за еврея. Ну, и немного давит на психику… Но мы-то — юристы, мы учили латынь. А потому знаем, что Canis — это просто собака!
Здесь рассмеялась и Марьям, немного нервно. А потом продолжила:
— Так вот, он мне по дороге рассказывал, что меня посадят, и все, даже квартиру, конфискуют. Пойду, говорил, лет через восемь жить на вокзале, никому не нужная. Да, потом приехал Григорий Михайлович, но я понимала…
— И так запаниковала, что даже не подумала о датах, о том, что у тебя есть алиби…
— И как бы я… оттуда это доказывала? Даже если бы вспомнила…
— Ну, способы есть. Ходатайство о запросе пограничникам, хотя бы… Но, конечно, нам извне это было легче. И быстрее, — снова улыбнулся Влад. — Вот увидишь, завтра на странице Гриши будет пост о том, как суд отказал в мере пресечения! Без указания на тебя, конечно. Для него это тоже — успех. Такое, чтобы отказали полностью, да еще и признали незаконное задержание, нечасто бывает.
— И ему это тоже подарил ты…
— Да затем лавры поделим! — Влад считал, что надо все, что можно, сейчас сводить к шутке. — Нам еще работать и работать. Григорию — подавать в понедельник заявление на твою заявительницу, за заведомо ложные показания. Чтобы в следующий раз даже не думала..! И на Каниса этого тоже. Он уже многих достал, и нас с Гришей тоже. К тому же, надо, чтобы к тебе подойти боялись… — Тон Влада стал серьезным. — Я, конечно, не генерал Аев, у меня батальона подчиненных с оружием нет. Но… пока голова есть, и сделать так, чтобы они поняли: себе дороже выйдет, — могу! На него просто так бы никто не «наехал», а я теперь хочу добиться того же самого…
— Не любишь, когда у тебя отбирают то, что тебе принадлежит? — слабо улыбнулась Марьям.
— Опять ты за свое… — укоризненно покачал он головой. — Мы же договаривались — без вот этого… Но я тебе другое скажу. — Влад подвинул свой стул так, чтобы можно было прижать Марьям к себе. — Когда тогда, в Хасанкале, ты мне рассказала о себе… Ты почему-то тогда подумала, что после этого я тебя… верну Хамзату с Расимом. А я подумал тогда совсем другое. — Он сделал паузу. — «Обидеть больше — не дам!». Если, конечно, сама решишь остаться… — Еще одна маленькая пауза. — Понимаешь, мне уже сорок. А это значит, что жить, скорее всего, осталось меньше, чем уже позади. Тем более, отец умер довольно молодым… А еще… Ты читала Конан Дойля? Помнишь теорию Шерлока Холмса о том, что жизнь каждого человека повторяет историю его семьи?[1] Так вот, это про меня. У отца распалась семья, у меня тоже… Вот, разве что, я с сыном пытался видеться. Кстати, неоднократно замечал такое. У моего приятеля отец женился в восемнадцать, развелся через два года, он сам женился в девятнадцать, развелся через три года, его сын — в восемнадцать, уже два года держится… А еще — подобное тянется к подобному. У меня была… можно сказать, невеста, так она сама с такой же семьи, с такой же историей… Своего отца она даже по имени никогда
На минуту воцарилось молчание, а затем Марьям высвободилась и встала со стула. На глазах ее стояли слезы, но голос был спокоен.
— От меня, кажется, тюрьмой пахнет… Пойду смою.
— Не так долго ты там пробыла…
— Все равно. Надо…
— А потом?
Марьям с улыбкой махнул рукой в сторону комнаты:
— Благодарить тебя буду! — Она тоже сделала маленькую паузу. — За то, что сделал, и за то, что сказал…
[1] Рассказ Артура Конан Дойля «Пустой дом», Шерлок Холмс говорит о полковнике Моране.
10. Горячие блюда.
— А я думала… мы сегодня просто вместе побудем!
Марьям с удивлением смотрела, как сразу после завтрака Влад сел за ноутбук. Все же — воскресенье!
— Да вместе, вместе, куда ж мы денемся… А вот «просто» не получится.
— А… что ты делаешь?
— О, у нас большая программа. Надо… кое-что сделать. Некоторые документы… По нашему, конечно же, делу. Все остальное — это работа. Этим я бы в выходной заниматься не стал. А личным — можно!
— Ты не успокоился?
— Я в ярости! — признался Влад. — К тому же, если ты обратила внимание, эти мерзавцы, когда делали обыск, не только изъяли ту самую твою сумочку, но и выгребли совершенно всю наличку. Конечно, я снял с карточки еще, но и дарить им не хочу… Так что первое, что сделаю, — это мое собственное заявление на возврат валюты. Тем более, есть чеки из банка Каластана. У меня привычка — каждый чек в карман. Вот и пригодилось…
— А потом?
— Да не потом, а сразу. — Это было сказано со смехом. — Мое заявление о превышении полномочий при изъятии валюты. Я это могу сделать от своего имени, и в суд пойти, Если понадобится. Это других теперь представлять не могу, а сам себя… Эх, давненько я не брал в руки шашек! А тут — такая шикарная возможность. И нашего «собачьего» друга надо немного… ткнуть носом в то, что он наделал, не так ли?
Влад говорил обычным тоном, с долей юмора. Но слова, которые он подбирал, понимала Марьям, показывали, насколько он действительно взбешен. Так Влад не характеризовал даже «активистов», которые пытались побить его, и повредили ее автомобиль.
— А еще?
— А еще — заявления от тебя. О незаконном задержании, — не забывай, его признал судья, — о нарушениях при обыске, а главное — о заведомо ложном заявлении о преступлении и даче заведомо ложных показаний. Эту твою заявительницу надо хорошенько так прижать, чтобы неповадно было… Да ходатайство в прокуратуру о закрытии уголовного дела, к нему добавим все те же копии, что пошли и в суд. Думаю, прокурор был зол на то, как Канис подставил и его. С Гришей мы договорились, что я ему скину эти документы, он просмотрит, даже в выходной. И, если все хорошо, если все согласуется с его позицией, — а по делу ему еще работать, — мы едем их распечатывать. Это плохо, что у тебя дома не на чем, вчера кучу времени потерял… А завтра все отправляем, прямо утром…
— Ты хочешь все сделать быстро?
— Да. Говорят, что месть — это блюдо, которое надо подавать холодным, но это не наш случай. Да мы и не столько мстим, сколько защищаемся. А это надо делать, пока блюдо горячее. Кстати, возможно, успеем даже сегодня, если найдем работающую почту. — Влад что-то посмотрел в интернете. — О! В воскресенье левобережный почтамт работает до пятнадцати, центральный — до девятнадцати.
Влад начал с документов, которые должен был проверить Григорий Фертель, и сбросил ему на почту. А потом набрал на компьютере те, что должен был подать от своего имени. Печатал он быстро, и, к счастью, каждый документ был небольшого объема, а некоторые абзацы из одного можно было переносить в другие. Особенно, когда речь шла об установленные судом обстоятельствах дела. Пока он занимался этим, получил сообщение от Григория: тот составленные документы одобрил, их можно было отправлять.