Свежая кровь
Шрифт:
Когда Марьям, прочитав письмо и просмотрев все прикрепленные файлы, посмотрев видео, подняла глаза от экрана ноутбука, выражение ее глаз был таким, какого Влад еще у нее не видел. Кажется, она поняла, что с кем-то могло произойти нечто гораздо худшее, чем пережила она сама. Настолько худшее, что именно осознание этого уже стало потрясением.
— Ты понимаешь, что это значит? — спросила она.
— Конечно. Это может означать одно…
— И эта Татьяна больше всего знает о том, кого, как и к чему там принуждают.
— Тут ты тоже права, — вынужден был признать Влад.
Тогда она задала еще один вопрос, таким тоном, как будто не знала,
— И как ее вытащить оттуда?
Влад отметил для себя, что это впервые Марьям разговаривает с ним таким тоном. Будто требует чего-то, разумеющегося само собой. Но, как ни странно, обрадовался этому. Это означало, считал он, что рана от истории в старой крепости начала заживать… И, поднявшись со стула, начав шагать по кухне, ответил:
— Вот еще и для того, чтобы обсудить это, я ехал так быстро.
Марьям, поднявшись, снова обняла его и сказала:
— Я в тебе и здесь не ошиблась… И все-таки — как?
Он улыбнулся.
— Есть два способа. Штурм СИЗО группой спецназовцев или коррупция. Ты за какой?
Марьям осталось только прыснуть со смеху.
— За мирный! — Но тут же она стала серьезной. — Но это такие деньги… Я так настояла, а деньги… твои…
— Рассматривай это, как инвестицию в наше расследование. А значит, и в нашу безопасность. Через Татьяну мы выйдем и на организацию, которая занимается этими делами, которая стоит за историей Златы — и всех остальных. Может быть, узнаем, чем именно она занимается еще. И, как ты понимаешь, деньги у нас есть. Надеюсь, Татьяна будет нам благодарна и, действительно, что-то интересное расскажет. Но проблема в том, что ни к кому просто так с этой проблемой на улице не подойдешь. К тому же, тут надо организовать сразу целую операцию. Мы не одни понимаем, сколько Татьяна знает. Если ее просто освободить, — хотя как, когда ее статья даже под УДО[1] или амнистию не подпадает? — могут убить прямо под дверью. Или даже до выхода на свободу «несчастный случай» устроить. К тому же… В Южанске мы никого не знаем. Кого-то знает наш частный детектив, но еще вопрос, захочет ли он участвовать в таком… А в Каластане… кому мы там можем доверять, если самые влиятельные люди пользуются услугами наших врагов, чтобы устраивать… семейное счастье своих детей?
Марьям задумалась, а потом сказала:
— Искандеру.
— При условии, — уточнил Влад, — что он захочет впутываться в это. Ты же понимаешь, что это выходит далеко за пределы работы моего помощника, на которую он согласился…
— Конечно. Но, если мы ему объясним, зачем нам это надо, а потом я его очень попрошу, — улыбнулась Марьям, — думаю, согласится. Но проблема в том, что… он один. Пусть даже еще этот детектив… Разве этого достаточно?
Ему оставалось только вздохнуть.
— Нет, но всех остальных им придется искать на месте. Ты знаешь, что такое «делегировать полномочия»? Вот нам и придется это сделать. Но давай сделаем так: я сейчас напишу Ратникову, у нас есть такой способ связи, при котором информацию практически невозможно перехватить. Пообещаю такие деньги, что ему… трудно будет отказаться. Да еще и участие в благородном деле, мне показалось по его письмам, что он остался немного романтиком… И, если он согласится, тогда уже будем подробно планировать нашу операцию. К тому же, к следователю СБУ надо сходить, кое-что рассказать, пусть с этой стороны тоже работают… — Влад зевнул, все же он проехал не одну сотню километров. — А сейчас пора ложиться спать, тебе не кажется?
Взгляд черных глаз Марьям был серьезным.
— Если
Заснули они, конечно, далеко не сразу. А следующие дни почти полностью посвятили звонкам, письмам и переводам денег на биткойн-кошельки…
В восемнадцатой камере никогда ничего не менялось. Кроме обитательниц. Ни одна не оставалась здесь больше года (а большинство — исчезали куда-то гораздо раньше), — кроме Татьяны. И она знала, что так будет и впредь. Как сказал ей, уже здесь, в СИЗО, дядя Захара: «Ты получишь свои пятнадцать, отсидишь от звонка до звонка, и каждый день будешь думать: «Лучше бы я ему дала тогда!». А потом выйдешь, сколько тебе будет, под сорок? На вокзал пойдешь жить.».
Первой цели он достиг. Татьяна, действительно, каждый раз вспоминала… Но сегодня… Ее должны везти в суд. Зачем? Кому-то из прокуратуры спустили показатель по делам с новыми обстоятельствами? Или по каким-то причинам осужденного нельзя было держать в СИЗО, — относительно нее и так нарушили все, что можно, но Татьяна на видела смысла жаловаться, понимая, кому придется рассматривать эти жалобы, — и потому они инициировали пересмотр дела, чтобы она снова была подсудимой? Ходатайство прокурора о пересмотре дела ей вручили, но Татьяна почти не стала его читать. И потому, что за годы здесь заметно подсело зрение. И потому, что это не имело смысла: все равно в ее судьбе ничего не изменится. Ей это объяснили с самого начала.
На своей постели рыдала Ева. Девушка попала сюда недавно, — теперь их было пятеро; восемнадцатая редко была заполнена, но сейчас произошло именно так. Это была ее первая «отработка», ее только что втолкнули обратно в камеру, — приближалось утро. За столько лет Татьяна изучила, как и что должно быть в тюрьме, и теперь понимала, какая колоссальная степень нарушений и коррупции здесь есть. Конечно, того, чем они занимались, чем их заставили заниматься, вообще не должно было быть. Но…
— Что случилось, Ева? — спросила она. — Тебя… избили? — Такое случалось, если «заказчику» из числа состоятельных заключенных не нравились «услуги». Не администрации же претензии предъявлять!
— Нет… Но это был он! Он… отсюда меня заказал! Потому что… сказал, если бы я тогда ему не отказала, он бы не напился и не побил полицию, и здесь бы не оказался. Он сказал… что теперь ему со мной спать — дело принципа! Поэтому… мне подбросили наркоту, чтобы я оказалась здесь, а он мог… Если уж его не выпустят… Сказал, лучше бы я этого не говорила, была бы на свободе, и он бы у меня был один! — Ева заплакала сильнее. — Ему развлечение, а мне всю жизнь…
Татьяна подумала, как утешить молодую девушку? Разве что сказать, что ко всему можно привыкнуть? Ей же удалось.
Послышался шум. Разносили еду. Если это можно было так назвать, но Татьяна давно не видела ничего другого. Родственников у нее не было, передачи приносить было некому. И у соседок — тоже. Кажется, сюда именно таких и отбирали, кроме того, что красивых. Исключением была Ева, у которой была мать, но и та жила не у Южанске. Татьяна точно не знала, где именно.
Баландер[2] смотрел в камеру через открытую «кормушку» на двери. В восемнадцатую доставляли еду всегда мужчины, и всегда — те, кто был на хорошем счету у администрации. Возможно, им приходилось как-то бороться за это право. Понятно было, почему: нужно было, чтобы из восемнадцатой не просочилось просьб о помощи. Женщина могла бы захотеть помочь… К тому же, камера в старом здании находилась на отшибе от других в женском блоке, это не давало прислать сообщение… Не говоря уже о том, что не шло и речи, чтобы кто-то передал сюда мобильный телефон, которые находила охрана у других заключенных.