Свидание у Сциллы
Шрифт:
Тщедушный старичок прислонился к спинке стула. Склонив голову набок, он словно считал крошки на скатерти. Его руки беспрерывно скользили от тарелки к стакану, затем он схватил вилку и постучал по столу. Славский казался растерянным и печальным.
Его молодая супруга, сидя справа, вела себя очень предупредительно. Время от времени она поправляла накидку на его плечах, но та сползала, и она предложила сиять ее. Резким жестом он отказался от этого, несмотря на жару. Писатель будто впал в забытье, не замечая даже шумной Семье, сидящей слева от него.
Журналистка была обязана приглашением специальному выпуску журнала «Чтение». Ребекка ничего не могла поделать. Безмерно гордясь тем, что будет сидеть за одним столом со Славским, но не зная его в лицо, Семье разговаривала со своим визави, литературным критиком Перье, чье ядовитое перо никогда не щадило Клауса. Перье пришел не из любви к Клаусу: этот талантлизый и влиятельный человек был необходим издательству Мессина. Если ему не угодить, он, не колеблясь, напакостит. Сейчас этому было особенно важно помешать, потому что типографии Мессина готовили переиздание Клауса. Перье мог содействовать тому, чтобы книга разошлась, равно как и спровоцировать провал. Достаточно одного острого словца, которые всегда были у него наготове.
И Перье, и Семье пригласили по сугубо профессиональным причинам.
Я не видел в этом ничего дурного. Когда наступит час истины, эта пара может пригодиться. Их желчь и яд будут для меня лучшим оружием. Пока пусть поговорят. Я догадывался: Семье убеждает Перье сотрудничать с журналом чтение», но по мимике критика понял, что журналистка партию проиграла.
Следующим был член административного совета издательств Мессина. Этот человек хорошо знал о роли Хентца в издательских делах, хотя, очевидно, не разбирался в людях, окружающих его. Облаченный в серый узкий костюм, он ждал появления Поля Мессина, изредка поглядывая на размахивающего руками рыжего бородача, который сидел напротив него.
Скульптор Селериус, а речь идет именно о нем, приехал из Менерба в Южных Альпах, куда сам себя сослал. Этот пылкий гигант считался одним из самых верных людей в окружении Клауса. Эту честь он разделял со своим соседом, художником Блаошем. Оба говорили о покойнике, упорно вспоминая самые забавные случаи, и в их смехе я слышал искреннюю скорбь.
Я заканчиваю список Гайаром, директором изданий Клауса, нелепым Форткастом, бросающим безумные взгляды на акционеров и, наконец, Ребеккой. Об этом будут вспоминать. Я же сижу напротив пустующего места Клауса.
Шестеро – с одной стороны, шестеро – с другой. Место Поля Мессина пока свободно. Молодой наследник выбрал место в конце стола, чтобы дирижировать обедом.
Стараясь отключиться от настоящего, я опустил голову. Книга Марселя Мессина у меня под рубашкой. Я повторял свой план, вспоминая все обстоятельства, приведшие меня сюда и наводящие на мысль, что Поль Мессии убил Клауса Хентца.
Узнав о прошлом Марселя Мессина, Клаус раскрыл тайну издателя. Подлость, совершенная этим человеком, легла в основу теории Клауса о позоре XX века. Варварство и жестокость идут рука об руку с ложью, когда эта зараза проникает в мир идей. Преступление Мессина серьезно: ведь своими успехами он обязан отчасти тому, что его принимали за героя.
Честь и мужество? Вздор! Старый Мессин такой же, как все. Клаус не ошибался, говоря, что в XX веке не было ничего хорошего.
Со своей обычной прямотой Клаус собирался открыть правду. Шла ли речь о романе, как полагали его родители? Сомневаюсь. Об эссе, как продолжении памфлета против фанатизма, о статье, разоблачающей тайну? Форма не имеет значения. Хентц, скандальный автор, будет говорить. Я признателен независимому человеку, которого так любил за его независимость. Он вел такое же расследование, как и в те времена, когда отправлял свои хроники с края света. Дело сделано, Клаус будет атаковать. Совесть превыше всего!
Увы, Поль Мессин, унаследовавший империю деда, разрушил замыслы Клауса. Интересуясь прошлым Марселя Мессина, Клаус расспрашивал о Сопротивлении Пьера-Эжена Гено, а когда старик заболел и лег в больницу, писатель пришел к нему домой и выудил у его жены драгоценные документы.
Обнаружил ли Клаус в бумагах Гено свидетельство о том, что тот обвинял Мессина? Было ли в этих бумагах хоть что-то, порочащее издателя? Разумеется, да, а если нет, то как объяснить ярость умирающего, который потребовал, чтобы жена сожгла фотографии, бумаги и все остальное?
Гено поступил как преданный друг, спасая добрую память об издателе. Прежде всего исчезли доказательства вины Марселя Мессина. Потом Гено сообщил внуку, что очень любопытный человек тревожит покойников. В таком случае внук должен был узнать от Гено о подлости, совершенной его дедом, и уничтожить все, что указывало на связь Симона с Марселем.
Мне не составляло никакого труда представить, какая паника охватит молодого Мессина. Любопытный человек, о котором говорил Гено, сомнительный тип. Ему доверять не стоит. Что знал Хентц? Что приготовил? Он же выяснил, что Поль Мессин приезжал на болота Ла Бриера. На обратной стороне фотографии были слова Клауса: «Писать – значит лгать», и они подтверждали худшие опасения.
Хентц обо всем расскажет, и произойдет катастрофа. Когда он это сделает? Издатель, наблюдая за автором, стал злейшим его врагом. Тайно Поль готовил ответный удар. Если надо, он пойдет на преступление, чтобы заткнуть рот философу. Сопоставив все факты, мы приходим к мысли о преднамеренном убийстве.
Воспоминания о застолье Мессина три дня назад, когда Клаус блистал среди приглашенных, вызвали у меня тошноту. Он был в прекрасной форме и обсуждал глобальные проблемы века, пренебрегая издателем. Играя с огнем, Клаус подготовил свое поражение. Теперь я лучше понимаю его способ выражать свои мысли: он говорил горячо и громко с полным презрением к окружающим. Мерзавцы ошибались, считая Клауса злобным бунтовщиком. Его крики имели одну цель: осветить темные лабиринты человечества и выпустить на свободу истину. Смерть Клауса – невосполнимая утрата. Скоро мы будем рыдать о его бесчинствах. Клауса будет не хватать. Мне уже не хватает.
В этот момент я так ненавидел молодого Мессина, что мог бы задушить его. Меня удерживало только воспоминание об обеде в пятницу, когда я сам стал косвенным виновником безумного поступка издателя. Простое совпадение? Рассказывая, я не подозревал, что сам провоцирую убийство Клауса. Движимый желанием заинтриговать, я породил трагедию. Моя вымышленная история сделала меня соучастником преступления. Самое же абсурдное, что мной не написано ни строчки, а сюжет подсказан мне Клаусом.
С другой стороны, я не забыл, что именно Клаус направил меня по следу. Самым неожиданным, возможно, был способ, которым он подсказал Мессину мотив для убийства. «По какой причине, – спрашивал Клаус, – убьют философа?» Ничего такого, чтобы напугать Мессина и заставить действовать.