Свидание у Сциллы
Шрифт:
Что скрывала провокация Клауса? Что он хотел найти, побуждая меня к поискам темного прошлого Мессина, обнаруженного им? Сейчас я спрашиваю себя, не хотел ли Клаус разделить со мной тайну, не зная, что с ней делать? Полагал ли он, что, узнав, я буду молчать. У меня не было времени подумать над этим. За столом зашевелились, стулья задвигались, что означало прибытие Поля Мессина. Задумавшись, я поднялся с опозданием, хотя он направлялся прямо ко мне. Даже ответить на его приветствие было бы непростительно, но я сделал хуже: пожал ему руку.
Издатель прошел на свое место, но не сел, а призвал к тишине. У него есть для нас, сказал он, весьма важное сообщение.
Приняв благожелательный вид, Поль рассказал, почему приехал так поздно. Он прибыл сюда, чтобы утешить нас и покончить с тайной, окружающей смерть Хентца.
Я услышал, что убийца Клауса Хентца арестован сегодня днем. Преступник во всем сознался. Известен мотив. У следователей нет никаких сомнений. Для них дело закрыто. Спасибо полиции за оперативность. Дорогие друзья, порадуемся этой новости. Смерть Клауса не останется безнаказанной. Могу добавить, что нам разрешено подготовить информацию об этом. Благодарю за внимание.
Сказав это, он сел.
Гости пришли в возбуждение. Перье и Семье хотели сразу же позвонить.
Рыжий гигант Селериус встал во весь рост и, воздев к небу огромные ручищи, заорал, что задушит убийцу. Гай-ар распустил узел черного галстука. Блаош плакал горючими слезами. Ребекка делала то же самое. Толстая накидка Петра Славского сползла на пол, и его взволнованная жена пыталась поднять ее. Форткаст и его серый двойник – представитель акционеров издательств Мессина – воображали себя зрителями.
Совершенно опустошенный, я наблюдал за Мессиной, который с удовольствием оглядывал своих гостей. Наконец он посмотрел на меня. Увидев мой отсутствующий взгляд, он приподнял бровь, вскинул голову и спросил:
– Что с вами, Матиас? – Моя решимость исчезла. Уже готовая отповедь застряла у меня в глотке. Атаковать? Во имя чего? Сказать издателю, что он лжет? К сомнениям, одолевавшим меня минуту назад, добавилось спокойное сообщение издателя, изменившее мои прежние намерения. Убийца Клауса задержан. Мне остается лишь прижимать к груди книгу Мессина. – Что-то не так, Матиас? Эта новость не порадовала вас?
Мессин настаивал. Он торжествовал. Я должен ответить, произнести фразу, подобную холодному душу.
– Меня беспокоит, что за столь короткий срок достигнуты такие результаты, – сказал я. – Как быстро закончили следствие…
– Как в детективных романах! – иронически отозвался Мессин. Он торжествовал.
– Не спешите, – тихо проговорил я. – В рассказе о хорошем полицейском называют имя преступника и мотив. Поведайте нам, Мессин, кто убил Клауса и почему? – Я повысил голос, хотя гости и так замерли, стараясь ничего не пропустить.
– Правда, кто убил Хентца?
Неподражаемая Семье пришла мне на помощь и тут же получила прощение за все свои проказы. Мессин снова призвал к тишине. Он уверенно достал из кармана желтый листок, развернул, надел очки, долго расшифровывал написанное и, сняв очки, посмотрел на меня:
– Речь идет о некоем Сетоне. Аксель Сетон. Это дело рук неуравновешенного человека.
– Но почему он убил Клауса? – грянул великан Селериус, перегнувшись через стол.
– Судя по его заявлению, из-за написанного Клаусом памфлета о фанатизме. Клаус боролся со всеми формами экстремизма, включая и
– Я так и знала! – возликовала Семье и схватила свой мобильный, чтобы связаться с редакцией. Кусая ногти на левой руке, притоптывая ногами, она требовала редактора, который работал над номером «Чтения», посвященного Хентцу. Если повезет, Семье успеет вставить в текст последнюю информацию. – Я так и знала… – Она была крайне раздосадована, услышав, что он уже сдан в печать.
Знать – вот в чем разница между мной и журналисткой. А я, я больше ничего не знал.
10
Меня бросает в дрожь при воспоминании об обеде у Сциллы, так оно живо и выпукло. Прежде чем воскресить его в памяти, я постарался успокоиться. Прошло три дня. Снова пятница. Ничего не случилось. Мало-помалу моя надежда отомстить за Клауса улетучивается. Я признаю свое бессилие и поражение. В этой последней главе мне остается лишь описать, что произошло, доверить мою историю тому, кто найдет ее, и попросить его сделать то, что мне не удалось.
От той или того, кто читает меня, я требую самого пристального внимания. Вам, кто взял спрятанную на полке Сциллы рукопись, я объясню свой поступок. Не бросайте ее, пока не прочтете до конца, хотя бы из любопытства. Случаю было угодно, чтобы вы заинтересовались книгами Сциллы. Как и я, вы подняли глаза, подошли и взяли рукопись, лежащую в обложке песочного Цвета. Вспомните, точно так же и я нашел книгу Марселя Мессина. Возможно, слово или знак указали вам на узкую щель, которая ведет ко мне, и вот мы уже связаны одной и той же историей.
Я заплатил за свой поступок. Я унаследовал тайну, измучившую меня. Я попытался вытащить на свет то, что спрятал другой. Как видно, я проиграл. Из последних сил я протягиваю вам руку. Отныне действовать будете вы. Хотите? Прежде, чем вы решитесь и рукопись станет вашей, позвольте мне досказать конец истории.
Потрясенный выступлением Поля Мессина, я не мог выговорить ни слова. Убийца оказался экстремистом. Смерть Клауса Хентца стала следствием его памфлета. Никакой связи с запоздалой исповедью старого издателя не существует. Прижимая его книгу к груди, я пытался осознать услышанное. Увы, ни тело, ни мысли не подчинялись мне. Я тупо уставился на тарелку с раками, при воспоминании о которой меня до сих пор тошнит. Пока я рассматривал это блюдо, Калин Семье терзала телефон, стараясь убедить своего директора включить дополнения в сданный в набор номер «Чтения».
Другие не отставали от нее, комментируя сообщение, которое только что опровергло мою гипотезу. Все забыли о смерти Клауса. Новой темой разговора стал фанатизм. Примеры, приводимые собравшимися, доказывали, что во все века жизнь проповедника идей подвергалась опасности. Опыт Славского подтверждал это. В 1918 году его чуть не расстреляли за то, что он выступил в защиту «Огня» Барбюса, в 1939 году Славский отказался носить униформу; в 1960-м – встал в ряды алжирских пацифистов. Славский очнулся, Славский оживился. Молодая жена пожирала его глазами. За столом восхищались ясностью ума больного старика. Ни о Клаусе, ни о том, зачем собрались, уже не вспоминали. Даже имей я мужество напомнить об этом, у меня ничего не получилось бы. Едва слышный голос Славского заворожил всех. Его слушали молча.