Свидетель истории
Шрифт:
Начальница приняла довольно приветливо и даже узнала.
– А какое же у вас дело, батюшка?
– Дело малое. Будучи в Рязани, навестил тамошнего почтенного и уважаемого старожила и врача Калымова, Сергея Павловича, сраженного горем по случаю дочери. А дочь его заключена в сем месте. Ну и принял поручение передать скляночку варенья. Не знал, что полагается в четверг либо в воскресенье, и занес в день неурочный.
К удовольствию отца Якова, посылочку приняли. Начальница пошутила:
– Тут, батюшка, в варенье никаких записок нет?
– Знать того не могу, брал без ручательства, однако мысли не допускаю. Отец о дитяти истинно страдает,
Начальница пожаловалась на неприятности. И за преступниками смотри, и хозяйство большое, и хлопоты с тюремным персоналом. Вот сейчас должна была рассчитать надзирательницу за крайнюю небрежность. Какой народ пошел! Ни на кого нельзя положиться.
Отец Яков поддакнул:
– Хлопотно, хлопотно. Нынче нравы не на высоте.
– Эта на дежурстве заснула, а наймешь другую - опять что-нибудь. Пожилые устают, а на молодых нельзя надеяться. Работа трудная, и на небольшое жалованье идут неохотно. Где взять?
Отец Яков вспомнил, что обещал найти место для Анюты, дочери покойного друга-книжника. Не выпал ли случай?
– Скромную особу, однако весьма молодую, мог бы прирекомендовать. Притом - круглая сирота и в большой нужде.
– Приютская? Боюсь я этих приютских.
– Нет, дочь честного торговца, а сам недавно скончался, и жизни был беспорочной, хороший был человек.
– А что ж, батюшка, пришлите ее, может быть, подойдет. Вы хорошо ее знаете?
– Знал дитятей; ныне ей двадцать лет, грамотна и работяща, а по полной бедности живет из милости у соседки.
Вышло случайно и хорошо. Отец Яков покинул тюрьму в прекрасном настроении духа и в тот же день побывал на Первой Мещанской. Там поохали, хорошо ли молодой девушке поступать в тюремщицы, но отец Яков заверил, что всякий честный труд почтенен и все зависит от усердия в работе. Сама Анюта даже обрадовалась: в тюрьмах сидят люди особенные, убийцы, разбойники, несчастные! У каждого в жизни столько удивительных историй! И жутко, и интересно. И уж, конечно, лучше, чем стирать белье или стряпать в чужом доме.
Было решено, что завтра же Катерина Тимофеевна лично сведет Анюту в контору тюрьмы к начальнице. Отец Яков дал записочку и на конверте особо крупно вывел слова: "Ее Сиятельству". И хотя были у него сегодня малые дела, согласился остаться пообедать. Приятно оказать помощь хорошим людям - и приятно, когда ценят услугу и оказавшего ее человека.
И вот Анюта в первый раз на дежурстве. Она в сером форменном платье и в белой головной косынке,- сразу стала старше и почтеннее. Все серьезны, и она серьезна. В старшей надзирательнице она чувствует власть, а в присутствии высокой, сухой надменной начальницы сердце Анюты замирает. С первого дня попала в ночные; придется так поработать неделю, потом неделя дневного дежурства, потом опять по ночам. Работа простая и не очень трудная, но нужно помнить и строго исполнять тюремные правила: с заключенными никаких лишних разговоров, никаких записок не принимать и не передавать, ничего в тюрьму не приносить, не позволять подходить к окнам и о всяком непорядке или непослушании докладывать старшей, а та - начальнице. При смене дежурных иногда бывает легкий обыск: старшая проводит ладонями по платью, не спрятано ли что-нибудь запрещенное; это только для формы, а настоящий обыск делают при начальнице, всегда неожиданно - и тогда дежурных раздевают до рубашки. Все это не столько обидно, сколько таинственно и необыкновенно.
В первую смену старшая пробыла с Анютой целый час на
– Их особо держат?
– Особо, в своих платьях.
Затем старшая ушла вниз, а Анюта осталась. Прошла по коридору, тихонько и еще неумело отодвигая заслонки дверного стеклышка. Все спят. Странно подсматривать, как спит чужой человек! Есть одиночки, другие по нескольку в камере, на койках, приделанных к стене, и на нарах. Худые соломенные тюфяки, тощие серые подушки, а закрыты кто одеялом, кто арестантским халатом. С особым любопытством заглянула в камеру номер восемь. Там было больше порядка, белье почище, а на столе книжки. Но те же, как и у всех спящих, серые и невыразительные лица.
Не страшно в тюрьме. А что делать целую ночь? Нужно будет спросить, можно ли брать на дежурство книжку и читать под коридорной лампочкой? Работа здесь, как всякая другая, вроде как больничной сиделкой, только, верно, очень скучная.
Среди ночи заслышала шорох в конце коридора и вскочила с табурета - не начальница ли? Но это пришла соседка по дежурству из другого отделения.
– Привыкаешь?
– Привыкаю.
– Спать-то хочется?
– Нет, спать не хочу. А скучно тут у вас?
– Еще бы не скучно. У нас - ровно в могиле! А ты совсем молоденькая! Ты как же к нам определилась?
Полночи шепотом проговорили, стоя на повороте из коридора в коридор, так, чтобы видеть каждой свое отделение, а главное - успеть разойтись, если покажется старшая или начальница. Анюта рассказала про себя - та про свои дела. Соседка по дежурству была постарше и поопытнее, служила уже второе полугодие. И от нее Анюта узнала не только все тонкости тюремных правил, но и о том, как эти строгости обходить, с кем дружить, кого опасаться. Узнала и разные истории про арестанток,- которая убила двоих, а которая сидит, может быть, и понапрасному; есть тут из богатых семейств, а по большей части из гулящих. А когда Анюта спросила про политических, новая приятельница ответила уклончиво:
– Кто их знает! Кто говорит, что шли против царя, а кто - что будто сидят за правду.
– Как же это - за правду?
– А так, что были за народ, за бедных. И все молодые, вот как мы с тобой. Только ты с ними много не разговаривай. Узнают - прогонят.
Тяжелее всего были последние часы дежурства. А когда после смены Анюта шла домой - Москва только что просыпалась. Дома и рассказать ничего не могла,- заснула как мертвая и спала до полудня.
ПОДРУГИ
Новая надзирательница - событие не малое!
Это только кажется, что быт тюрьмы однообразен и не зависит от того, кто дежурит за дверью камеры, кто следит, как прислуживающий уголовный арестант разносит обед и кипяток, и кто смотрит в дверной глазок. Здесь дорого каждое слово и оценивается каждый жест. Невидимыми нитями тюрьма связана с волей, и эта связь налаживается годами, а разрушается в один день. Чем устойчивее быт, тем лучше прорастает в нем зерна скрытых, с виду невинных отношений, тем меньше оглядки, тем проще обходы разных утомительных и связывающих правил, тем полнее и любопытнее внутренняя жизнь тюрьмы.