Свирепая справедливость

Смит Уилбур

Бунгало – изолированное, словно это единственная постройка на острове – располагалось над самым берегом, песок начинался под верандой, а океан тянулся до горизонта. Девушка по-детски взяла Питера за руку – жест полной невинности – и провела по бунгало, показывая, как включать кондиционер, свет и видео; все это она объясняла на местном французском и непрерывно улыбалась.

В баре и на кухне оказалось полно припасов, в небольшой библиотеке – самые свежие бестселлеры, газеты и журналы, устаревшие всего на несколько дней. В видеоколлекции –

несколько новых фильмов, лауреатов «Оскара».

– Робинзону Крузо следовало бы выплыть на этот берег, – засмеялся Питер, и девушка тоже засмеялась и выгнулась, как веселый дружелюбный щенок.

Два часа спустя она пришла за ним. Он уже успел принять душ, побриться, отдохнуть и переодеться в легкий холщовый костюм с рубашкой-апаш и сандалии.

Полинезийка снова взяла его за руку, и Питер понял, что, если бы принял это за разрешение, девушка бы обиделась и смутилась. Она провела его за руку по тропе, освещенной искусно скрытыми фонарями; вечер был полон рокотом океана и мягким шелестом пальмовых листьев на ветру.

Они подошли к зданию с крышей, напоминавшей длинную ладью, тому самому, что он видел с воздуха. Изнутри доносились негромкая музыка и смех, но когда Питер вышел на свет, смех прекратился и с полдюжины фигур выжидательно повернулись к нему.

Питер не знал, чего ожидал, но определенно не этого веселого сборища, загорелых мужчин и женщин в дорогих элегантных нарядах, с высокими, в изморози, бокалами, в которых пестрели дольки фруктов в соке.

– Питер! – Магда вышла из группы и пошла ему навстречу своей скользящей походкой.

На ней было мягкое блестящее платье, золотистое, как спелая пшеница, высоко собранное у горла тонкой золотой цепочкой, но оставлявшее обнаженными плечи и спину почти до самых ягодиц. От этого зрелища захватывало дух, потому что тело у нее было как розовый лепесток и загорело до цвета свежего меда. Темные волосы собраны в косу толщиной с запястье и уложены короной, а легкие тени на веках делали ее глаза еще более раскосыми, зелеными и загадочными.

– Питер, – повторила она и легко поцеловала его в губы. Прикосновение было легким, как касание крылышка мотылька. Питер ощутил аромат ее духов и волшебное тепло ее тела.

И пришел в смятение. Что бы он ни узнал о ней, он никак не мог спокойно реагировать на ее физическое присутствие.

Баронесса была холодна, красива и спокойна как никогда; ни следа смущения или страшного одиночества, которые он слышал через полмира в ее сдавленных рыданиях. Она отступила на шаг, склонила голову и быстро, с легкой улыбкой, осмотрела его.

– О, cheri, ты выглядишь гораздо лучше. Я так о тебе беспокоилась после нашей последней встречи!

Ему показалось, что он заметил тень в глубине ее глаз, легкую напряженность в рисунке рта.

– А ты еще прекраснее, чем я помню.

Это правда, он может сказать это вполне искренне. Баронесса рассмеялась от удовольствия.

– Ты никогда не говорил мне этого, – ответила она, но ее сдержанность

не исчезла. Выражение привязанности и дружелюбия могло бы обмануть его в другое время, но не сейчас. – Спасибо.

Она взяла его под руку, сжала пальцами локоть и подвела к группе ожидающих гостей, как будто не могла больше оставаться с ним наедине, опасаясь что-то выдать.

Там были трое мужчин с женами.

Американский сенатор-демократ, обладающий солидным политическим весом, человек с величественной седой гривой, глазами как мертвые устрицы, в сопровождении красавицы жены по меньшей мере на тридцать лет моложе его, которая посмотрела на Питера, как лев на газель, и задержала его руку на секунду дольше, чем нужно.

Пузатый австралиец с могучими плечами, дочерна загорелый. Вокруг глаз – паутина морщин. Его глаза словно постоянно смотрели сквозь пыль и солнечный блеск на далекий горизонт. Он владел четвертью известных мировых запасов урана, а также скотоводческой фермой площадью вдвое больше Британских островов. Жена у него была такая же загорелая, с таким же крепким рукопожатием, как у мужа.

Третий – испанец, фамилия которого стала синонимом хереса, вежливый и воспитанный дон, но с явно мавританскими чертами тонкого лица. Питер где-то читал, что хересы и коньяки, которые выдерживаются в погребах этого человека, стоят свыше пятисот миллионов долларов и это лишь часть унаследованного им огромного состояния. Жена – смуглая испанская красавица с удивительной белой прядью в черных как ночь волосах.

Когда знакомство состоялось, разговор вернулся к дневным занятиям. Австралиец утром поймал большого марлиня, рыбу свыше тысячи фунтов весом и длиной от клюва до кончика хвоста пятнадцать футов, и все общество бурно переживало это.

Питер почти не принимал участия в разговоре, но украдкой следил за Магдой Альтман. Что не ускользнуло от ее внимания – он понял это по тому, как она держала голову, по тому, как напряглось ее длинное стройное тело... но она смеялась вместе с остальными и на Питера взглянула только раз или два, с улыбкой, однако в глубине ее зеленых глаз оставалась тень.

Наконец она хлопнула в ладоши.

– Начнем пир.

Она взяла за руки сенатора и австралийца и повела на берег. Питеру пришлось вести жену сенатора. Она прижалась к его руке пышным бюстом и провела кончиком языка по губам.

Двое слуг-полинезийцев ждали у длинной груды белого песка. По сигналу Магды они набросились на нее с лопатами и быстро обнажили толстый слой водорослей и банановых листьев, из-под которых вырвался густой ароматный пар. Под этим слоем обнаружилась стойка из стеблей банана, к которой, над вторым слоем листьев, были подвешены яства. Послышались радостные восклицания: аромат рыбы, цыплят и свинины смешался с запахом свежевыпеченного фруктового хлеба и древесного угля.

– Получилось! – радостно объявила Магда. – Если внутрь проходит воздух, все пропадает. Остаются только угольки.