Свирепая справедливость
Шрифт:
За едой и выпивкой смех и разговоры стали громче и свободнее, но Питер единственную порцию спиртного растянул на весь вечер и спокойно ждал – не участвовал в разговоре и избегал льстивых речей жены сенатора.
Он ждал какого-нибудь указания на то, когда и где это произойдет. Не здесь, он знал, не в этом обществе. А когда придет время, все будет проделано быстро и эффективно, в обычной манере Калифа. Питер вдруг удивился, почему явился на арену, избранную и подготовленную врагом, безоружный и без поддержки. Он знал, что лучшая оборона – нападение, следовало был первым нанести удар, пожалуй, этой же ночью,
Питер посчитал до пятидесяти и последовал за ней. Она ждала на берегу. Он увидел при лунном свете ее белую обнаженную спину и пошел туда, где, глядя на волнуемые ветром воды лагуны, стояла Магда.
Он подошел к ней сзади. Она, не поворачивая головы, прошептала:
– Я рада, что ты прилетел, Питер.
– Я рад, что ты позвала.
Он коснулся ее шеи за самым ухом, которое было заостреннвм, почти как у эльфов, – он не замечал этого раньше. Волосы на шее – шелковистые на ощупь. Он легко нашел ось, тонкую кость в основании черепа, которую палач ломает, когда казнит на виселице. Он может сделать это пальцами, так же быстро, как веревкой.
– Извини меня за остальных, – сказала она. – Но я избавлюсь от них – боюсь, с неприличной поспешностью. – Магда протянула руку за спину и сняла его руку со своей шеи. Питер не сопротивлялся. Она расправила его пальцы и прижала открытую ладонь к своей щеке. – Они уедут завтра рано утром. Пьер летит с ними назад в Папеэте, и тогда Les Neuf Poissons будут наши, твои и мои... – С хрипловатым смешком баронесса добавила: – И еще тридцати одного слуги.
Он прекрасно понимал, как все будет. Единственные свидетели – верные подданные знатной дамы на островах.
– Теперь нам нужно вернуться. К несчастью, гости у меня очень важные, я не могу надолго бросать их, но наступит завтра. Слишком медленно для меня, Питер, но оно придет. – Она повернулась в его руках и поцеловала, неожиданно крепко, так что его губы прижало к зубам, потом оторвалась от него и прошептала на ухо: – Что бы ни случилось, Питер, у нас, у тебя и у меня, есть нечто ценное. Может быть, самое ценное, что было у меня в жизни. И этого у меня не отнимут.
И, с необыкновенной быстротой и проворством выскользнув из его объятий, она скользнула по тропе обратно к свету. Он медленно пошел за ней, смущенный, не зная, как понять ее последние слова, заключил, что именно такова была их цель – смутить его и вывести из равновесия, – и в этот миг скорее почувствовал, чем услышал за собой движение, мгновенно развернулся и пригнулся.
Человек был в десяти шагах за ним, он двигался, как леопард, молча, под прикрытием лиан и цветущих вьюнков у тропы; только чутье сродни звериному предупредило Питера, и его тело мгновенно приняло боевую стойку – без суеты, готовое развернуться, как стальная пружина, и напасть или защититься.
– Добрый вечер, генерал Страйд.
В последнее мгновение Питер сумел остановиться и медленно распрямился, но руки по-прежнему держал у боков, как ножи.
– Карл! – сказал он. «Значит, „серые волки“ были
– Надеюсь, я не напугал вас, – сказал телохранитель, и, хотя его лица Питер не видел, в голосе Карла он уловил слабую насмешку. Если ему и требовалось подтверждение, полное и окончательное, то вот оно. Только Калиф нуждается в телохранителях во время романтического свидания. Теперь Питер твердо знал, что до наступления следующего вечера кто-то – либо он, либо Магда Альтман – умрет.
Прежде чем уйти в бунгало, Питер осторожно обошел кусты, окружавшие дом. Ничего подозрительного он не обнаружил; внутри была приготовлена постель, его бритвенные принадлежности вычищены и аккуратно расставлены. Грязную одежду унесли для чистки, а чистую разложили и развесили аккуратнее, чем он сам. Он не знал, обыскали ли остальное его имущество, но безопаснее было предположить, что обыскали. Калиф не упустил бы такую элементарную предосторожность.
Замки на дверях и окнах были слабые – вероятно, ими годами не пользовались, потому что в этом раю не было змеев. До последнего времени. Поэтому Питер расставил стулья и другие препятствия таким образом, чтобы вошедший наткнулся на них в темноте, потом смял постель и положил подушку и одеяла так, что они напоминали спящего, а сам отнес одно одеяло на диван в гостиную. Он вообще-то не ожидал нападения, пока гости на острове, но, тем не менее, хотел, насколько возможно, нарушить сценарий Калифа.
Спал он беспокойно, просыпаясь от каждого прикосновения пальмовых листьев к крыше, от бликов луны на стене. Перед самым рассветом заснул крепче, но сны его были кошмарными и бессмысленными; когда он проснулся в памяти остались только искаженное ужасом лицо Мелиссы-Джейн и ее крик. Это воспоминание всколыхнуло в нем холодную жажду мести, которая постепенно притихла после ее освобождения, и он обрел новую цель, почувствовал новую уверенность, решимость преодолеть расслабляющий гибельный обман Калифа.
В предрассветной жемчужной полутьме он поднялся и спустился на пляж. Проплыл милю, за риф, потом долго возвращался против сильного течения, но выбрался на берег освеженный, впервые за много недель чувствуя себя сильным, собранным.
«Ладно, – мрачно подумал он. – Пусть приходит. Я готов, как никогда».
На сахарном песке пляжа, выглаженном ночным приливом, давали прощальный завтрак для улетающих гостей: розовое шампанское «Лоран Пьер» и оранжерейная клубника, доставленная самолетом из Новой Зеландии, из Окленда.
На Магде Альтман были зеленые шорты, демонстрировавшие великолепие ее длинных ног, и такого же цвета лифчик, прикрывавший маленькие груди, живот и плечи оставались обнаженными. Тело прекрасно тренированной спортсменки, но нарисованное великим художником.
Питеру она показалась необычно взволнованной, веселье ее было чуть принужденным, а хрипловатый негромкий смех чуть торопливым – и чуть резковатым. Как будто она приняла какое-то трудное решение и собиралась с силами, чтобы осуществить его. Питеру они с Магдой казались подлинными противниками, которые тщательно готовились к предстоящей схватке, – подобно профессиональным боксерам перед взвешиванием.