Свистулькин
Шрифт:
Мы вступаем в эпоху, когда всякий спиритолог обязан стать немного историком и лингвистом – и наоборот, историки и лингвисты должны стать слегка спиритологами.
Игорь Петрович Булдаков, директор Научно-исследовательского института научного оккультизма и спиритической физики, доктор физико-математических наук, действительный член Российской академии наук.
1801
I
Мир несправедлив. Известность делится в нем случайными и незаслуженными ломтями. По сей день петербургские экскурсоводы рассказывают про никогда не существовавший
Миновало почти двадцать лет с тех пор, как первое в истории полномасштабное РПВ-исследование неоспоримо доказало, что феномен постжизни никогда не проявлял себя в Михайловском замке. Более того, в наше время ученые согласованно считают феномен постжизни привязанным не к конкретным зданиям, а к территориям. Мощность проявления феномена постжизни обратно пропорциональна квадрату расстояния от эпицентра возникновения. Таким образом, он может проявляться и восприниматься людьми на расстоянии нескольких километров от эпицентра.
Уже больше двух столетий громкая известность никогда не существовавшего призрака императора Павла опережает знакомство публики с феноменом постжизни Кузьмы Степановича Свистулькина. Последние годы, по мере взрывного развития спиритической физики, интерес к Свистулькину значительно вырос, но удовлетворяется чаще всего, увы, самым извращенным образом персонажами бесконечно далекими от научного знания. Ситуация отчасти повторяет середину XIX века, когда призрак Свистулькина стал почти фольклорным персонажем, зачастую уже и без всяких «почти».
Жизнь Кузьмы Степановича Свистулькина довольно обычна для дворянина второй половины восемнадцатого столетия. Этот храбрый офицер прослужил без малого четыре десятилетия, по большей части в блистательное царствование Екатерины Великой, эпоху многочисленных войн и громких побед, так что Кузьме Степановичу довелось сражаться и с турками, и с поляками, а при Павле – и с французами. Свистулькин раз за разом проявлял себя храбрым и дельным офицером, но карьеру сделать не сумел. Для своего срока службы и возраста он находился в отчасти даже неприличном чине капитана. К тому было несколько причин.
Сам Кузьма Степанович в первую голову винил происхождение, хоть и благородное, но весьма скромное. Свистулькины – старинный дворянский (как сами они уверяли без особенных оснований) род из глухого вологодского угла. Происхождение от мифического дружинника Александра Невского Никиты Свистулы, видимо, не больше чем семейная легенда. Первый исторически достоверный Свистулькин появляется в записях Разрядного приказа только в правление Михаила Федоровича. Устойчивое словосочетание «небогатая дворянская семья» в случае Свистулькиных сильно преувеличивает достаток. Нищая и многодетная, едва различимая с собственными четырьмя крепостными, было бы куда точнее.
Происхождение – основание веское, но недостаточное. Разумеется, отсутствие влиятельных родственников и друзей еще никому в карьере не помогло, но можно составить длинный список генералов той эпохи, выходцев из самого скромного дворянства.
Еще одной причиной неудачной карьеры Кузьма Степанович называл свой гордый и ершистый нрав. «Я, сударь мой, подлости и лжи терпеть не стану, хоть бы и от самого…» – тут Свистулькин обыкновенно замолкал и только качал указательным пальцем, устремленным
Самую важную причину, которая с большим отрывом затмевала и происхождение, и неуступчивость, Свистулькин вряд ли бы упомянул. К сожалению, Кузьма Степанович испытывал пагубное пристрастие к горячительному. Само по себе обстоятельство незначительное и малозаметное в армейской среде, но в пьяном виде у него обострялась щепетильность к своей дворянской чести. Иначе говоря, чудились изощренные оскорбления в самом невинном поведении, что вело к скандалам, дракам и даже дуэлям. По крайней мере, нам достоверно известен случай, больше похожий на поединок, чем на пьяный мордобой. Словом, Свистулькин постоянно балансировал между повышением и разжалованием, если не каторжными работами.
Вышел Кузьма Степанович из службы самым печальным образом. Во время Швейцарской кампании потерял ступню и руку по локоть: отморозил при переходе через Альпы. И руки, и ноги он лишился левых. «Повезло, – шутил мужественный старик, – ненужное оттяпали».
По возвращении в Россию Кузьма Степанович провел два месяца в родовом имении, если уместно назвать так несколько покосившихся избушек. Старший брат давно умер, а племянники, угрюмые мужчины средних лет, не захотели терпеть едва знакомого калеку в своем тесном доме, полном детишек, чугунков, связок лука, нужды и тяжелого пьянства.
Кузьма Степанович, не до конца оправившийся от ранений, перебрался в уездный город. Иных средств к существованию, кроме пенсионного половинного жалования, у Свистулькина не было. Жить на это, соблюдая достоинство офицера и дворянина, было крайне затруднительно. Работать калека не мог. Одно из немногих доступных занятий – переписывание бумаг – исключалось ужасным почерком, да и, по правде сказать, малограмотностью капитана.
Как-то сразу вспомнилось, что после смерти отца за ним осталась половина той самой нищей деревушки, откуда его так бесцеремонно выставили. После нескольких неприятных бесед племянникам пришлось согласиться выкупить его долю. Таких денег при их скудном достатке в наличии, конечно, не имелось. Пришлось повторно заложить имение.
Сумма получилась скромная, хотя и казалась Свистулькину очень внушительной. Впрочем, даже он понимал, что при его легком нраве денег хватит ненадолго.
Кузьма Степанович отправился в Санкт-Петербург, вооруженный самым точным и неотложным планом. Офицер, отставленный по тяжкому боевому ранению, почти всегда получал производство в следующий чин (что автоматически повышало пенсию) и дополнительную единовременную выплату. Кроме того, при таком увечье офицер, отслуживший больше тридцати лет, как Свистулькин, уходил в отставку по высшей категории и имел право на пенсию в размере полного жалования. Кузьма Степанович доказывал, что потерял конечности на службе отечеству, в чем был полностью прав, конечно. Не шутки же ради он ночевал в снегу на швейцарском перевале. Однако тогда, как и сейчас, убедить в чем-то подобном государственную машину – настоящий подвиг, почище перехода через Альпы.