Свитки Магдалины
Шрифт:
– Почему? Как вы думаете?
– Не знаю. Может, вы напоминаете ему Сару.
Джуди тихо рассмеялась:
– Вряд ли!
– Ну… я не знаю…
Джуди почувствовала себя неловко. Она сказала:
– Итак, больше свитков не будет.
– Да, похоже на то. – Бен перестал смотреть вдаль, его лицо стало серьезным. – Думаю, мы многому научились. – Его голос звучал монотонно и совершенно бесстрастно. – Давид подтвердил подлинность некоторых изречений Иисуса, что может лишь порадовать. Подтвердились и слова, сказанные Симоном. И цитаты Иакова. А также
– Вы говорите об этом без особой радости.
– Мне не до радости. Меня волнует лишь одно – что именно произошло с Давидом. – Бен то сжимал кулаки, то разжимал их.
Джуди наблюдала за ним с растущей тревогой. Она уже привыкла к его непредсказуемому поведению и распознавала признаки, предвещавшие, что наступит неожиданная перемена настроения. Однако ей это не нравилось. Такая неуравновешенность тревожила ее.
– Что это за страшное преступление, в котором Давид хотел исповедаться перед сыном? Он имел в виду то, что произошло между ним и Сарой?
– Вполне возможно. В восьмом свитке он пишет, что день его позора настанет лишь через шестнадцать лет. Он считал, что связь с Сарой неизбежно приведет к тому, что этот день наступит в семидесятом году новой эры.
Бен заволновался. Джуди заметила, что он снова теряет власть над собой.
– А это значит, что в последнем свитке, которого мы не увидим, говорится о причине, по которой он вообще взялся за эти папирусы. Вероятно, он написал о том, как и почему он собирается умереть так скоро. В этом свитке охвачены шестнадцать лет…
– Бен!
Бен вскочил:
– Я больше не вынесу этого! Моя жизнь лишится смысла, если я не узнаю, что произошло с Давидом. Я сойду с ума. Он отнимет у меня разум! – И Бен укачал на незримого еврея, будто стоявшего перед ним. – Думаете, он теперь оставит меня в покое? Только взгляните на него! Видите, он стоит там и смотрит на меня! Почему он молчит? Почему он застыл на месте? – Голос Бена перешел на пронзительный крик. Он трясся всем телом. – Боже правый! – завопил он. – Не стой же так! Делай что-нибудь!
Джуди схватила Бена за руку, пытаясь усадить его на диван.
– Бен, пожалуйста. Бен, умоляю вас…
– Взгляните на него! Боже, жаль, что вы не видите его. Если бы я только мог сразиться с ним! Если бы только я мог бы добраться до него! Боже! Он доведет меня до безумия! – Руки Бена сжались в кулаки. – Иди сюда, проклятый еврей! А ну-ка посмей! Скажи, чего ты добиваешься?
Бен вдруг умолк. Он дышал тяжело и покрылся потом, глаза вылезали из орбит. Нервная дрожь пальцев прекратилась. Бен напоминал кадр на ролике кинопленки – он застыл в тот момент, когда перестал работать проектор.
Джуди уставилась на него, она не могла вымолвить ни слова.
И вдруг тихо, едва слышно зазвучал его голос:
– Постой, постой… Похоже, теперь я знаю, чего именно ты добиваешься…
14
Если бы Бен узнал, что подобное творится
Когда Джуди ушла, он метался по квартире, как человек, готовый вот-вот взорваться. Он кричал что-то непонятное, часто на идиш, бил кулаком одной руки в ладонь другой, швырял книгами о стену.
– Не может быть, что это конец! – кричал он, не владея собой. – Я еще ничего не испытал, не выстрадал, и все повисло в воздухе! Это несправедливо! Это совсем несправедливо!
В полночь от изнеможения он опустился на постель и до утра витал, охваченный сумраком. Бен потерял связь с действительностью, не ощущал настоящего, но и не погрузился в сон. Он метался в постели, истязаемый нашествием кошмаров и галлюцинаций. Он видел тех же действующих лиц: Розу Мессер, Соломона Лейбовица, Давида, Саула и Сару.
Бен дважды вставал и блуждал по квартире, не осознавая этого. Он искал что-то, но не знал, что именно. Черные тени воплощали зло и ужас, холодные и пустые комнаты олицетворяли прожитые им годы. Если он заговаривал, то на идиш, арамейском языке или иврите. Он вертелся и метался на постели, пот стекал с него ручьями, лицо исказила злобная ухмылка. Глаза Бена часто открывались, но он ничего не видел. А если и видел, то это были образы из другого времени. В комнате с низким потолком собрались назареи и ждали, когда вернется их Мессия. В субботу Роза Мессер включила тусклую лампочку. Остальная часть жилища производила мрачное и угнетающее впечатление. Соломон поступил в еврейский религиозный университет, чтобы учиться на раввина. Давид бен Иона стоял па вершине холма, ожидая Сару.
Когда забрезжил рассвет и проник в квартиру, разогнав мрачные тени, Бен чувствовал себя так, будто прошел сквозь сотню пыток. Ныли все мышцы тела. На руках и ногах появились синяки от ушибов. Бен обнаружил, что его вырвало прямо в постели, а он лежал на ней.
Передвигаясь с трудом, тихо бормоча, Бен заставил себя придать квартире видимость былого порядка. Он с трудом вспоминал, что пережил за прошлую ночь, в его памяти замелькали разрозненные эпизоды из кошмаров. И он понял, почему так случилось.
– Теперь с этим ничего не поделаешь, – сказал себе несчастный, снова заправляя постель. – Если я продолжу бороться с этим, то погибну и однажды утром проснусь мертвым. Почему мне просто не сдаться и не избавить наконец себя от боли и мук?
Бен говорил больше для Давида, ибо ему хотелось, чтобы этот еврей знал, к какому выводу он пришел.
– Я тебе не соперник, – сказал Бен. – Ты бессмертен и наделен божественными силами, с которыми мне не совладать. Например, ты способен воскресить мое прошлое. Это ведь дело твоих рук, правда? Это ты заставил меня предаваться воспоминаниям. Даже не представ передо мной, ты заронил в моем сознании эти мелкие неотвратимые ужасы. Боже, как же ты коварен, Давид бен Иона!