Свиток Всевластия
Шрифт:
Не возникнет ли каких-нибудь непредвиденных обстоятельств во время венчания? Не воспротивится ли новобрачная тому, чтобы поехать на улицу Кенкампуа сразу по завершении таинства? Как долго придется искать шкатулку? Не выбросила ли ее Софи, не потеряла ли, не вытащила ли свиток? Как распорядиться атлантическим манускриптом? Не лжет ли купленный у незнакомца рассказ? Да и не была ли, в конце концов, выдумкой история, рассказанная Феру? Все эти вопросы занимали мысли д’Эрикура, когда карета неожиданно остановилось. Нет, так быстро доехать до места они не могли. Неужели затор? И за что это невезение?!
Софи, похоже, тоже неприятно удивилась остановке. Она выглянула из окошка, чтобы посмотреть на дорогу.
– Ну что там?.. – спросил д’Эрикур.
Одновременно с его словами невеста издала страшный крик и отпрянула в глубь кареты.
Очнулся д’Эрикур в своей постели. Раны болели. Не было сил ни на то, чтоб подняться, ни даже на то, чтобы сесть.
Мачеха Сюзанна в черном платье и с уже заметным животом сидела подле виконта.
– О! – воскликнула она, встретившись взглядом с пасынком. – Господь Бог услышал наши молитвы! Лора! Скажи графу, что виконт пришел в себя!
Через минуту у постели д’Эрикура появился отец. На его лице не было ни привычного недовольства, ни гнева, ставшего для сына обыденным. Впервые за долгое время отец улыбался. «Значит, он небезразличен к моей судьбе!» – с удивлением понял раненый. Это была его первая ясная мысль после встречи с убийцами. Вторая, пришедшая сразу за первой, касалась невесты.
– Что с Софи? – прошептал д’Эрикур.
Граф и мачеха беспокойно переглянулись.
– Только не лгите! – добавил виконт как мог громко.
Он уже заметил, что отец тоже в траурном одеянии.
– Сын мой, – скорбно отозвался тот, держа виконта за руку. – Похоже, этот союз не был угоден Небесам. Ваша семейная жизнь закончилась, не начавшись. Мадемуазель де Жерминьяк…
– Ее больше нет, – завершила Сюзанна. – И кучера тоже.
Виконта охватило чувство потери, неизвестное ему пятнадцать лет, со смерти матери. Сразу за ним пришло чувство вины. Позарился на свиток, впутал в эту игру наивную девушку, затеял женитьбу не из любви, не ради семейства, а только из любопытства, из интереса добыть необычную вещь… Паскаль, потом Колетта, а теперь ее хозяйка… Тамплиеры выполняют свои угрозы… Вместе с виной д’Эрикур теперь чувствовал совершеннейшее бессилие, свою жалкую неспособность на что-либо повлиять, ощущал себя проигравшим.
– Я могу увидеть тело? – спросил он.
В том, что на спине невинной вольнодумицы есть крест, виконт ни секунды не сомневался. И все же следовало в этом убедиться. Вдруг кроме креста там обнаружатся еще какие-то знаки?
Но, увы, увидеть их д’Эрикуру было не суждено.
– Сын мой… Мы уже похоронили их обоих, – сказал граф. – Прошло всего четверть часа, как мы вернулись с кладбища.
– Вы три дня пролежали без чувств, – пояснила Сюзанна.
Так вот оно что! Значит, он даже не смог проводить несчастную, погубленную им Софи в последний путь! А кучер… Бедный кучер, он же был совсем ни при чем!..
– На спине моей невесты… – для того чтобы произнести эту длинную фразу, раненому виконту пришлось выжимать из себя последние силы. – На спине у нее был крестообразный надрез?
Отец и его жена снова переглянулись. Еще не хватало, чтобы они решили, будто он бредит!
– Две перпендикулярные линии, вырезанные на теле ножом? – пытался пояснить д’Эрикур, еле ворочая языком. – Нечто вроде креста? На спине?
– Вы имеете в виду свои ранения? – спросила Сюзанна.
– Сын мой, все ваше тело изрезано, – отозвался отец. – Кажется, вы начинаете вспоминать, что с вами произошло. Это признак выздоровления. Да, на вашей спине в самом деле есть два надреза, чем-то напоминающих католический крест. Но раз вы смогли найти в себе мужество выдержать эту пытку, то и выздоровление не составит для вас труда. Уверен, очень скоро вы будете так же активны и веселы, как и до нападения!
Неделю виконт был между жизнью и смертью. Лишь к началу июня он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы, лежа в постели, принимать посетителей.
А посетители… Их было столько, сколько виконт и представить себе не мог!
Даже во время романа с самой красивой дамой Парижа, даже после освобождения из Бастилии, даже после приснопамятного обыска… да что там!.. даже в собственных мечтах он не был так популярен! Приключившаяся на днях кончина наследника престола – семилетнего ребенка, давно хворавшего, – и та, похоже, не взволновала общественность так, как нападение на виконта. Друзья, приятели, знакомые, незнакомцы наносили ему визиты один за другим. Вручали подарки, соболезновали ввиду потери невесты, пеклись о д’Эрикуровом здоровье, спрашивали, ищут ли преступников. В первый же день после того, как врач разрешил виконту принимать гостей, его посетили четыре двоюродных брата, пять бывших любовниц, обе мадам де Шампо, Пальмароль, молодой Гримо де ля Реньер (сын генерального откупщика и любитель экстравагантных пирушек), а также – этого виконт никак не мог ожидать! – герцогиня де Граммон собственной персоной. Она, как и все предыдущие визитеры, сказала, что д’Эрикур – настоящий мученик Просвещения и что Софи, несомненно, убили те же мерзавцы, которые незадолго до этого расправились с ее бабушкой и навлекли подозрение на виконта.
Поток гостей казался бесконечным. Д’Эрикура почтили визитом и Ривароль, и кавалер де Буффле, и жена знаменитого математика Кондорсе, которого прокатили на выборах в Штаты, и мадам де Сталь. Даже исписавшемуся драматургу Бомарше, который теперь зарабатывал на военных поставках, было дело до д’Эрикура. От предложения сочинить о нем трагедию в духе Софокла виконт отказался. А вот идея Виже-Лебрен, известной художницы, написать д’Эрикура в постели ему понравилась.
Кроме визитеров, к виконту приходили еще и письма. В основном это были послания из Версаля: депутаты Генеральных Штатов, а также те, кто не мог оторвать глаз от зрелища их величественных заседаний, приносили соболезнования на бумаге. Судя по тому, что читал раненый, в Версале только и говорили, что о нападении на него! Ларошфуко желал выздоровления, Лафайет обещал разыскать убийц, Ноайль восхищался мужеством д’Эрикура и сообщал, что гордится таким современником. Было письмо и от герцога Орлеанского. Он заверял, что собрание депутов возмущено нападением на чету просвещеннейших людей Франции в день их свадьбы и горит желанием устроить такие порядки, чтобы гонители демократов, поборники фанатизма и деспотизма не смели поднять головы. «Решимость нашей ассамблеи все возрастает, – писал герцог. – Пелена предрассудков спадает с глаз тех, кто еще вчера боялся поколебать существующие обычаи. Даже почтение к Его Величеству не может пересилить нашего возмущения царящими при дворе порядками и разгулом преступного мракобесия. Депутаты желают реформ. Ваша жертва была не напрасной, виконт, ибо нас ждут великие времена!»
Что и говорить, воодушевление депутатов виконт мог заметить и без герцога! Ведь из Версаля ему писали не только знакомые. Даже какие-то темные личности, никому не известные людишки, провинциалы, волей судеб затесавшиеся в ряды представителей третьего сословия и никогда не видевшие д’Эрикура, спешили засвидетельствовать ему свое почтение. Какой-то анатом по фамилии Гильотен беспокоился о здоровье виконта и предлагал ему свои медицинские консультации. Другой депутатишка, Робеспьер, представлявший провинцию Артуа, прислал д’Эрикуру письмо на семи страницах, где, кроме пожеланий и соболезнований, изложил за каким-то чертом свою политическую программу. К письму прилагалась нуднейшая речь, содержавшая восемь страниц, которую Робеспьер то ли произнес, то ли собирался произнести в Генеральных Штатах и которую раненый, пробежав глазами, мгновенно отправил в мусорную корзину.
Одним словом, д’Эрикур сделался таким знаменитым, что ни письма, ни визиты незнакомых людей его больше не удивляли. Вот почему, когда слуги доложили о приезде некоего господина Вейсгаупта, чья фамилия ни о чем д’Эрикуру не говорила, он, нимало не беспокоясь, распорядился пропустить гостя.
Стоило, однако, визитеру появиться в дверях спальни д’Эрикура, как глаза виконта широко раскрылись.
– Что же, добрый день, господин Вейсгаупт! – насмешливо произнес раненый через пару секунд. – Как давно мы не виделись! Кажется, так давно, что вы даже успели сменить фамилию! Если память мне не изменяет, в прошлый раз вас звали Кавальоном!