Свиток желаний
Шрифт:
– Смотри, Улита, дошутишься! А ты не подслушивай! Зажми уши! – проворчал Арей, погрозив вилкой портрету горбуна. – Учти, Меф, если это из-за твоих махинаций со стражами света и хранителями из Сфер, которые невесть откуда берутся, то я тебя в порошок со… мм-э… ну ты понимаешь, что я с тобой сделаю.
Мефодий покосился на Улиту. Та стояла с таким невинным и почти святым лицом, что дураку стало бы ясно: она уже проболталась Арею об их сегодняшней поездке к таксидермисту, о драке с могильщиками и об Эссиорхе. А раз об этом известно Арею, то не исключено, что знает и Лигул.
– Да, Меф, Лигулу все уже известно… Не следует думать, что он стал главой Канцелярии лишь потому, что больше всех размахивал сабелькой после гибели Кводнона, – кивнул Арей, считывая его мысли с той легкостью, как если бы они просто были вытатуированы у Мефодия на лбу.
Барон мрака продолжал пожирать индейку. Вилку он давно отбросил и помогал себе кинжалом.
– Ну-с, – сказал он, отшвыривая в угол обглоданную индюшачью ногу. – Самое время забить осиновый кол в грудь своим иллюзиям! У меня такое ощущение, что скоро – в ближайшие день или два – все должно решиться.
– Так скоро? – спросил Меф.
– А почему нет? Некто похитил свиток желаний из шкатулки в ту самую минуту, когда мы соревновались со стражами света в бестолковости. Далее, этот же некто обвел вас вокруг пальца и, заставив сражаться с могильщиками, отпечатал на похищенном свитке дарх Улиты. Иначе зачем было устраивать этот фарс с битами – не нахожу объяснения.
– Это все из-за свитка желаний? – предположил Мефодий.
– Ты порой умиляешь меня своей наивностью, синьор помидор! Само собой. Все дело в свитке, который явно захватил кто-то играющий в своих интересах, а не в интересах света либо мрака.
– И?..
– Подумай сам. Свиток у него уже давно, но он до сих пор не написал желание и не сжег его. Почему? Не нашел березового полена?.. Едва ли. Объяснение может быть только одно. Это желание попытаться повлиять на дальнейшие судьбы Тартара и Эдема. А раз так, то одного свитка мало. Его похитителю необходимо заручиться мистической поддержкой всех участвующих сторон. Хотя бы формально магия требует справедливости. Здесь мы вторгаемся в область очень тонких взаимоотношений добра и зла.
– А такие есть? – усомнился Мефодий.
Арей ухмыльнулся, показав желтоватые, широкие зубы.
– Если их нет – тогда какого Лигула ты засматриваешься на Даф? Да будет тебе известно, до того как желание будет написано и свиток бросят в огонь, нужно, чтобы на свитке отпечатались крылья светлого стража, дарх темного и эйдос человека, свободного в своем выборе. Неважно, произойдет ли это по доброй воле или обманом. Такие тонкости мироздание волнуют мало…
– Хорошо. Дарх отпечатан. Я лопухнулась. А крылья светлого стража? – спросила Улита.
– Момент!
Мало заботясь, что делает это жирными пальцами, Арей открыл ящик стола и бросил на стол фотографию. Снимок был не слишком удачным. Кто-то делал его наспех, через окно. По шторам, по календарю с гонками и, главным образом, по самому виду комнаты Мефодий понял, чья это была квартира.
За окном стоял человек с несвежей плешью, похожей на поросший черной шерстью персик. Виден он был нечетко. Отчасти из-за того, что сам снимок был скверным, отчасти потому, что даже на магической фотографии плешивый старался повернуться спиной и заслониться руками. Рассерженный Арей поднес фотографию к свече, и она вспыхнула. Человек заметался на снимке и исчез в дыму, так и не показав своего лица.
– Упорен, как и прежде. Что ж… Рано или поздно свидание под часами все равно состоится… – пробормотал Арей.
Он узнал. Зрачки у него сузились. Стали похожи на маленькие сверлящие точки. Ненависть, которую мечник мрака испытывал к плешивому человеку, была осязаема. Мефодий мог бы легко впитать ее, но не стал этого делать. Он ясно ощутил, что ненависть, даже чужая, способна разъесть ему душу, как кислота.
– Кто не знает, запомните: это Яраат, – глухо сказал Арей. – Он побывал в комнате у Даф. Один из комиссионеров оказался неподалеку и успел сделать снимок… К сожалению, ко мне снимок попал с опозданием. Комиссионер сперва направил свои пластилиновые лапки к Лигулу и затем уже только ко мне. Замечание уже внесено ему в личное тело. Я бы даже сказал: впечатано.
Арей печально посмотрел на свой могучий кулак.
– За Даф следят? Откуда там взялся этот комиссионер? – спросил Мефодий.
– Разумеется, следят. У мрака слишком много служащих мелкого ранга. Каждому надо найти дело. Неужели ты думаешь, что мрак оставит Даф в покое?
– Не оставит, – тихо сказал Мефодий.
Буслаев давно уже это чувствовал, но боялся произнести, чтобы слова не стали материальными. А они материализуются. Это, увы, факт.
– А что вышло у вас тогда с Яраатом? Из-за чего возникла ненависть? – спросил он.
Мефодий знал, что вопрос рискованный. Он не ожидал, что Арей ему ответит, и был готов даже к вспышке гнева. Однако Арей ответил:
– История дружбы, история предательства, история смерти. Эти истории часто переплетаются. И ведь когда-то мы с Яраатом были друзьями… Как только я вспомню, что доверял этому мерзавцу, мне хочется взять вот этот кинжал, вырезать свое сердце и растоптать его ногами, – медленно и отчетливо сказал Арей.
Он поднял голову и тяжело уставился на Мефодия.
– А теперь ты хочешь, конечно, знать, как все было? С первой и до последней минуты? Вам, бывшим лопухоидам, всегда важны так называемые подробности. Сути вам мало. Не так ли?
Мефодий молчал. Интуиция подсказывала, что лучше сейчас не подавать голоса. И он не ошибся. Арей продолжал:
– Страж мрака не имеет права любить и привязываться. Единственное, что нам дозволяется, – это испытывать страсти, пускай даже самые чудовищные. Закон этот непреложен. Остальные законы нарушаются в Тартаре довольно легко и без особых последствий. В конце концов, афоризм «Не пойман – не вор!» – наш афоризм. Делай любые мерзости, но без шума и пыли. Но запрет любить и привязываться крайне строг. Я бы сказал, именно на запрете любить и стоит Тартар, это милейшее во всех отношениях заведение.