Сво(бо)дные
Шрифт:
— Мы с Максиком в кафе. Блин, Окси, ты не представляешь, сижу как дура в черных очках, — смеется она. — А ты что хотела? Номерок твой убран. Что-то не так?
— Нет-нет, все хорошо, — бодрее отвечаю я. Не хватало еще ее свидание сорвать. — Просто забыла спросить, участковый приезжал?
— Да, забрал паспорт твоего бывшего пару часов назад. Сказал, что ты молодец. У тебя все хорошо?
— Да, все отлично. Спасибо, Поль. Хорошего вечера. Увидимся.
Не успеваю я убрать телефон, как раздается звонок от того самого участкового. Меня заранее
— Алло, — отвечаю я как можно тверже, а сама уже направляюсь к остановке.
— Оксан, привет. Извини, что побеспокоил.
— Ничего. Говори.
— Тут такое дело… В общем, сначала позволь поздравить тебя.
— Спасибо. Ближе к делу, Сереж.
— Сегодня вызов был на ваш адрес. Наши ребята там компанию скрутили. Одного недавно откинувшегося на пятнадцать суток к нам. Говорят, там у вас все повынесли. Ты заяву писать будешь?
— Нет, Сереж. Теперь это Васькины проблемы.
— Как хочешь, Оксан. Ты только имей в виду, он тут сидит, сука, ниже травы, тише воды. Походу, завтра отпустить приказ подпишут. Может, все-таки оформим его, а? У нас «висяков» хватает.
— Не надо. Не смогу я жить с этим. Он сам скоро к вам вернется. У него бешеные долги кредиторам. Поверь, не я, так они его закроют.
— Ты же понимаешь, что я не могу к тебе никого приставить без твоего заявления. Оксан, он тебя искать будет.
— Не найдет. Ты же ему про Полинку не скажешь. А он о ней не знает, — отвечаю я, радуясь тому, что никогда не рассказывала Ваське о своем прошлом, даже когда он более-менее на человека был похож.
— Это-то понятно. Но где твоя мама живет, он же знает.
А вот это уже как ушат ледяной воды. Я оборачиваюсь, смотрю в окно маминой кухни, откуда она мне машет рукой, и у меня сердце кровью обливается. Васька же сюда первым делом нагрянет!
Так, Оксанка, не паниковать! Мама больше не одна. У нее есть Павел Георгиевич, а он ее в обиду не даст и быстро отправит Ваську туда, где ему самое место. Он его жалеть не станет, если он даже сыну в челюсть готов заехать.
— Я все решу, Сереж… — говорю я, слыша, как в ухо пиликает параллельный звонок. — У меня вторая линия.
— Ладно, всего хорошего, Оксан. Если передумаешь, звони хоть ночью.
— Пока. — Я переключаю номер, не глядя, и мой слух тут же ласкает хрипловатый голос Роберта:
— Окса-а-ан?..
Да блин! Не жизнь, а американские горки!
Я теряю дар речи, еще не отойдя от всего произошедшего и намечающегося, а Роберт продолжает:
— Кажется, мой отпуск переносится. Я улетаю на Мальдивы завтра утром. Так сложились обстоятельства.
— Ясно, вляпался во что-то, — хмыкаю я, уже догадываясь, что и у этого кадра плохи дела.
— На самом деле, все не так паршиво, как кажется. Поживу там пару месяцев и обратно в страну вернусь. Но ты только представь себе два месяца в раю.
— Да, звучит заманчиво, — соглашаюсь я, учитывая, что я вообще нигде не бывала, а завтра отпустят Ваську, и свалить подальше отсюда — лучшее, что я могу для себя сделать.
А как же Кристиан? Так и будет отдуваться за нас двоих? Павел Георгиевич с него шкуру спустит, а тут еще надо разобраться, кто из нас кем воспользовался.
— Оксан, не молчи. Я же тебя в постель не тащу. Мы можем там бунгало с двумя кроватями арендовать, а дальше… время покажет. Скажи, что подумаешь, пожалуйста.
Я смотрю на подъезжающий к остановке автобус, думаю о Кристиане, о маме, о Павле Георгиевиче, о Ваське, о Роберте и снова по кругу.
— Нет, — смело отвечаю ему, входя в автобус и усаживаясь у окна. — Я не побегу от проблем.
— Ну смотри, Оксан. Самолет в девять. Передумаешь, звони хоть ночью.
Я подаю кондуктору мелочь, отворачиваюсь к окну, гляжу на зажигающийся в сумерках город и уверенно отвечаю Роберту:
— Не жди меня. Может, у тебя другого выхода нет. А я своим побегом всем только наврежу.
— Что ж, — тяжело вздыхает он. — Удачи, Оксан. Надеюсь, у тебя все сложится хорошо.
— Теперь точно сложится, — улыбаюсь я, выключая телефон.
Я помню телефонный разговор Криса с женой. Она его чем-то цепко держит. Чем-то, в чем он боится признаться даже родному отцу. Вероятно, об этом и его немецкий дружок не знает. Но может, он признается мне? Надеюсь, я заслужила его доверие. В любом случае, мне надо поговорить с ними обоими. Павла Георгиевича предупредить, что мама не держит на него зла и что завтра выпускают Ваську. А с Крисом… ну хотя бы начать с того, что я до сих пор таскаюсь с его деньгами, а потом расставить все точки над «и» и уже определиться, кто мы друг другу, и как мы будем жить, учитывая, что через четыре дня свадьба наших родителей.
Я выхожу на нужной остановке, когда на город опускается густая ночь. Плетусь к дому Павла Георгиевича, даю себе минуту и тяну палец к домофону. Не успеваю нажать на кнопку, как дверь с писком отворяется и из подъезда выходит сам Павел Георгиевич.
Глава 34. Кристиан
Я затягиваюсь сигаретой, стоя на балконе и наблюдаю за Оксаной, которая в темноте решительно идет по двору к подъезду. Она меня не видит. Вряд ли она вообще помнит, куда выходят окна квартиры моего отца, и где там находится балкон, а я стою в полной темноте, и даже за моей спиной в комнате выключен свет.
Нимфа подходит к подъезду, в этот момент я слышу пиликанье домофона и тихий «Ой» Оксаны. А потом тихий голос отца. Они что-то начинают горячо обсуждать, но балкон, к сожалению, слишком высоко, поэтому я просто не могу разобрать ни слова.
Интересно, зачем она вернулась?
Дверь балкона внезапно открывается, и на меня обрушивается удушливый запах духов. Руки с длиннющими белыми ногтями обнимают меня, сцепившись в замок на животе, и я слышу мурлыканье Ланы:
— Поговорим, моя сладость?