Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета.

Гьямцхо? Нгагва?нг Ловза?нг Тэнцзи?н

Свою последнюю ночь в Тибете я провел в крошечной деревушке под названием Мангманг. Как только мы добрались до этого последнего форпоста Страны Снегов, пошел дождь. Целую неделю непогода обрушивала на нас один за другим бураны и метели, а в довершение всего нас вымочил дождь. Все были измучены, и только этого нам не хватало, но дождь шел стеной всю ночь. Хуже всего, что моя палатка стала протекать, и куда бы я ни перетаскивал свою постель, нигде не мог спастись от воды, которая ручьями текла внутрь. В результате лихорадка, с которой я боролся последние несколько дней, за ночь обернулась самой настоящей дизентерией.

На следующее утро я был слишком болен, чтобы продолжать путь.

Мои спутники перевели меня в небольшой домик поблизости, но он ненамного лучше спасал от дождя, чем моя палатка. Кроме того, угнетало зловоние, исходившее от скота, который помещался на первом этаже. В тот день я услышал по небольшому переносному приемнику, который был у нас, сообщение Всеиндийского Радио о том, что я нахожусь на пути в Индию, но упал с лошади и тяжело ранен. Это скорее ободрило меня, так как только этого несчастья мне еще удалось избежать, хотя я и знал, что мои друзья будут обеспокоены.

На следующий день я решил продолжать путь. Теперь предстояла нелегкая задача попрощаться с солдатами и борцами за свободу, которые сопровождали меня на протяжении всего пути от Лхасы. Пришло время им возвращаться и снова встретиться лицом к лицу с китайцами. Пожелал также остаться один из членов правительства. Он сказал, что не думает, чтобы мог принести много пользы в Индии, поэтому предпочел бы остаться и бороться. Я был искренне восхищен его решимостью и мужеством.

Со слезами попрощавшись с этими людьми, я с посторонней помощью взобрался на широкую спину дзомо, потому что был еще слишком слаб, чтобы ехать верхом на лошади. Это и был тот скромный вид транспорта, на котором я покинул свою родную землю.

Глава восьмая

Год отчаяния

Жалкое зрелище, должно быть, открылось группе индийских пограничников, которые встретили нас на границе: восемьдесят путников, прошедших тяжелое испытание и измученных телом и душой. Однако я был рад, что на место встречи прибыл один государственный деятель, который был мне знаком по визиту в Индию два года назад. Он объяснил, что ему поручено проводить меня до Бомдилы, большого города, расположенного на расстоянии еще недели пути, чтобы я мог там отдохнуть.

Наконец, после трехнедельного путешествия из Лхасы, мы попали в этот город, хотя нам этот период показался вечностью. По прибытии меня приветствовали г-н Менон и Сонам Топгьел Кази, соответственно — офицер связи и переводчик. Один из них вручил мне телеграмму от премьер-министра:

"Мои коллеги и я приветствуем Вас и поздравляем с благополучным прибытием в Индию. Мы будет рады предоставить Вам и Вашей семье, а также сопровождающим Вас лицам необходимые условия для проживания в Индии. Народ Индии, который глубоко почитает Вас, без сомнения, будет единодушен в традиционном уважении к Вашей личности. Наилучшие Вам пожелания. Неру".

Около десяти дней я оставался в Бомдиле, где семьей местного комиссара округа мне был предоставлен очень хороший уход. За это время я полностью выздоровел. Затем, в начале апреля 1959 года, меня отвезли в дорожный строительный лагерь под названием Футхилз, где по обеим сторонам расстеленной холщевой дорожки, заменявшей ковер и подводившей к дому сторожа лагеря, который стал моим пристанищем на это утро, был выстроен небольшой почетный караул. В доме мне подали завтрак, включавший свежие бананы, — которых я съел слишком много с нежелательными последствиями для пищеварительной системы — а г-н Менон кратко информировал меня о тех распоряжениях, которые были сделаны индийским правительством в связи с моим приездом.

Во второй половине дня я должен был отправиться в Тезпур, а оттуда начиналось мое путешествие в Массури, горную базу недалеко от Дели, где мне был предоставлен дом. Специальный поезд, на котором предстояло преодолеть расстояние в 1500 миль, уже был готов.

Когда я вышел из дома в Футхилзе и забрался в большой красный автомобиль, чтобы проехать тридцать миль до вокзала, я заметил большое количество фотографов. Мне объяснили, что это представители международной прессы. Они приехали, чтобы дать репортаж о "событии века". Следовало ожидать, что в городе их будет гораздо больше.

По приезде в Тезпур меня сразу же отвезли в Окружной дом, где уже ждали сотни писем, телеграмм и посланий, все они содержали приветствия и добрые пожелания от людей со всего мира. На какой-то момент я даже растерялся от нахлынувшей на меня благодарности, но сейчас надо было действовать. Самой настоятельной необходимостью было, как я понимал, подготовить краткое заявление, чтобы дать возможность многим людям, которые ждали от меня информации, послать сообщение в свои газеты. В нем я откровенно, но в очень сдержанном тоне кратко описал историю, которую изложил в этих главах. Затем после легкого завтрака мы поехали на поезд, который должен был отправиться в час дня.

По дороге сотни, если не тысячи людей окружали нашу, колонну, махали руками и выкрикивали приветствия. То же продолжалось во время всего пути до Массури. В некоторых местах требовалось освобождать железнодорожные пути от людей, желавших выразить свои добрые чувства. Новости в сельских общинах распространяются быстро, и казалось, что не было такого человека, который не знал бы о моем присутствии в этом поезде. Тысячи и тысячи людей выходили и кричали свои приветствия: "Далай Лама киджай! Далай Лама зинда-бад!" ("Привет Далай Ламе! Да здравствует Далай Лама!") Это было очень трогательно. В трех крупнейших городах на пути — Силигури, Бенаресе и Лакнау — мне пришлось выходить из вагона и обращаться к громадным импровизированным собраниям людей, а они забрасывали меня цветами. Все путешествие было похоже на необычайный сон. Вспоминая об этом, я безмерно благодарен народу Индии за проявленную им в то время доброжелательность.

Наконец, через несколько дней пути поезд подошел к перрону вокзала в Дехра Дун. Там опять меня приветствовало множество людей. Отсюда мы поехали на автомобилях в Массури, который расположен в часе езды. Затем меня пригласили в Бирла Хаус — зарезервированную для меня правительством Индии резиденцию одной семьи крупного индийского промышленника. Здесь я должен был оставаться до тех пор, пока не будут разработаны долгосрочные планы. Вышло так, что я прожил здесь один год.

Через день-два после прибытия я услышал сообщение агентства новостей "Новый Китай", в котором утверждалось, что мое заявление в Тезпуре было написано в третьем лице, и поэтому оно не может быть подлинным. Далее говорилось, что я был нагло похищен и попал в руки "бунтовщиков", а мое заявление называлось "грубо сработанным, с хромающей логикой, полным лжи и уверток". Эта китайская версия произошедшего описывала восстание тибетского народа как происки "реакционной клики представителей высших слоев". Однако, поясняли они, "с помощью патриотических тибетских монахов и мирян Народно-Освободительная Армия полностью разбила мятеж. В первую очередь, это произошло потому, что тибетский народ — патриотический, поддерживает Центральное Народное правительство, горячо любит Народно-Освободительную Армию и противостоит империалистам и предателям". Я по этому поводу выпустил другое краткое коммюнике, подтверждающее, что авторство первого заявления принадлежит лично мне.