Свобода
Шрифт:
...Ему вспомнились некоторые из этих молодых людей... Они влажной расческой зачесывали на лоб свои чубы, а глаза их горели болезненной жаждой жизни. Так сверкают глаза волков, долго проживших в нищете, - подумал он, униженных нищетой и в этих унижениях окрепших так, что ничто уже не может их сломить. Дрожь брезгливости прошла по его телу...
К глубокому сожалению, подумал он, этих энергичных молодых людей, которые в другое время могли бы стать прекрасными учеными или инженерами, языковедами или учителями, после всех этих событий можно считать потерянным поколением. Вернуться к прежней
Этот пятидесятилетний экс-президент своим высоким, худощавым телом, жизнелюбивым бородатым, смуглым лицом, романтичной биографией всегда напоминал ему Дон Кихота...
Странно, - подумал он, - этот Дон Кихот отнюдь не похож на порождение ни трясины этого общества, ни того долгого смутного периода, пережитого народом... По последним сведениям, экс-президент, когда-то готовый отдать жизнь за его свободу и независимость и в последнюю минуту бросивший в беде народ и спрятавшийся в родном селе, казалось, не испытывал угрызений совести, а с каждым днем все более расцветал и оживлялся...
По доходящим сведениям, по утрам, набросив пиджак на плечи, он уходил в горы, собирая там цветы, любовался открывающимся с вершины ландшафтом, затем, вернувшись домой, уединялся в своей комнате, что-то писал, а по вечерам устраивал для местных жителей пресс-конференции.
Отсюда можно было сделать только один вывод: бывший президент, перед лицом мировой общественности наглядно убедившийся в том, что "великие идеи", которым он посвятил всю свою жизнь, так и остались идеями, что пути реализации его несбыточных мечтаний так и не найдены. Как ни странно, против всяких ожиданий он отнюдь не полез в петлю и не превратился в пьяницу, валяющегося под деревенскими заборами...
Очевидно, тот сказочный героический мир без окон, без дверей сделал этого чудака, живущего в одиноком доме вдали от города, неуязвимым от любых смертей, ран и болезней...
...Перед его глазами всплыло лицо экс-президента...
На этом худом, изрезанном морщинами лице, более похожем на лицо камнетеса, чем ученого, застыло странное выражение страха.
...Помощник включил радио и приглушил звук.
– ...состоится встреча с семьями жертв трагедии. Прямую телевизионную трансляцию этой встречи вы можете увидеть примерно в двенадцать часов... спокойно проговорил диктор.
...Говорят, что и бывший спикер, как ни в чем ни бывало, чувствует себя отлично. По сообщениям, он все так же жеманно поглядывая из-за очков, сидит в светлом кабинете штаба своей партии, со спокойной уверенностью, выдержанно, размеренным голосом проводит совещания, пресс-конференции, одним словом, занят тихой борьбой. Борьба бывшего спикера это долгий и утомительный процесс, наподобие того, как вода камень точит...
– подумав, зевнул он. Веки снова слезились. Клонило в сон...
...И спикер, как остальные члены бывшего правительства, вкусил сладость царской жизни. Про всей вероятности, вкусил ее больше и основательней прочих. К тому же, судя по всему, бывший спикер в отличие от остальных, хотел еще чего-то, большего.
...Это
Несмотря на легкое раздражение, сонливость не отпускала. Откуда, подумал он, - в них появилась эта самоуверенность?!. Эта совершенно неуместная привычка охватила чуть ли не всю страну.
Он вспомнил возбужденные, взволнованные лица семнадцати восемнадцатилетних журналистов, собравшихся вчера на пресс-конференцию...
Положение этих молодых людей тоже отчаянное. Вывести детей из этой эйфории, вызванной инъекцией "демократической анархии" или "анархистской демократии", которая изменила чуть ли не все их генетические показатели, становится одной из насущнейших проблем. Видно было, что эта неопытная молодежь нуждалась в первую очередь, в непознаваемой и недостижимой внутренней свободе, обычной свободе поступков, в самостоятельности больше, чем в какой-то национальной свободе и независимости.
...Он вспомнил, как дрогнуло его сердце, когда на вчерашней пресс-конференции к микрофону вышла студентка лет шестнадцати-семнадцати, поправляя одной рукой очки, а другой, с зажатым в ней блокнотом, пытаясь прикрыть глаза от яркого света прожекторов, постоянно облизывая пересохшие, потрескавшиеся губы, задала ему вопрос, совершенно не вязавшийся с ее щуплой фигурой:
– Кто вы, господин Генерал?..
Для этой маленькой девочки, судя по всему, важен был не столько его ответ, как возможность задать этот вопрос. Это наподобие того, как после длительного пребывания в тесноте вдруг оказываешься на открытом просторе и, утратив равновесие, становишься просто неуклюжим.
Видно, люди восприняли независимость страны, освобождение народа из-под власти другого государства как личную свободу. Точнее, "певцы свободы" именно так преподнесли народу понятие "свобода". Теперь же ему предстоит нечто, подобное попытке развернуть тяжелый грузовик на узкой дороге. Надо будет объяснить народу, что означает понятие "свобода", что освобождение от власти другого государства означает подчинение законам своего государства, и эти законы вовсе не мягче "чужих" и т.д. и т.п.
– Господин Генерал, на который час перенести встречу с послом?
Ему вспомнилось четырехугольное, похожее на старое радио, лицо посла.
– На четыре...
...Как же теперь объяснить людям, - думал он, - что "свобода", "независимость" - вообще понятия относительные?!. Какое государство сейчас можно назвать полностью независимым, какой народ можно считать совершенно свободным, если все страны и народы зависят друг от друга, по меньшей мере, в политическом и экономическом отношении?..
– Предупредили семьи погибших?..
– Так точно, господин Генерал.