Свобода
Шрифт:
...И сейчас, произнося речь, краем глаза он видел пустые мягкие кресла, обитые блестящей кожей цвета Ее платья, и ощущал, как удивительно сжимается от нежности и печали сердце...
...И тут же почувствовал отражение переживаний на лице... Говоря печальным голосом о причинах трагедии, однако понял, что от внимания сидящих за столом не ускользнуло, печальная улыбка выступившая неожиданно на краях губ.
...И правильно, что Она не пришла, - думал он, просчитывая новые варианты встречи с Ней. И во всех вариантах Она в своем черном
...Переходя к пораженному в последнее время параличом военному строительству, он подумал об этом банкете, устроенном для нее, и без Нее превратившимся в бессмысленное, утомительное угощение... От этого вдруг почувствовал боль, коренящуюся где-то в глубинных тайниках души, пронзившую, заставившую содрогнуться все его тело... и умолк.
...В эту минуту ему необходимо было только одно - увидеть Ее, услышать хоть голос. И больше ничего...
– подумал он, и, взглянув на людей, со спокойными лицами слушающих его, неожиданно для себя сказал:
– И это все...
– и прервав выступление на полуслове, сел.
...Остальные некоторое время неподвижно, с теми же спокойными лицами смотрели на него. Словно не решались удивиться.
Теперь, - подумал он, - вот так будет заканчивать выступления, когда захочет, а при желании вообще не будет выступать, и ни этим людям, и никому вообще до этого нет никакого дела, ему надоело подчиняться черствому механизму, до сих пор с жесткой настойчивостью руководившему им.
– Прошу, приступим к ужину...
– и дал знак официанту, в готовности стоящему за его креслом, наполнить его бокал, затем, не прикоснувшись к еде, сделал пару глотков и посмотрел на гостей, осторожно приступивших к трапезе.
– Что-то вас сегодня мало, кажется...
– сказал он.
Гости растерянно переглянулись, потом стали взволнованно пересчитывать друг друга, кто-то с противоположного конца стола поднялся и, согнувшись чуть ли не вдвое, что-то пробормотал.
– Что?..
– он терял выдержку.
– Говори громче, послушаем, что ты хочешь сказать...
С правой стороны стола, недалеко от него, поднялся седой мужчина и, как в школе, заложив руки за спину, доложил:
– Отсутствуют двое, господин Генерал... Один - отец лейтенанта Муслимова... Он тяжело болен... после гибели сына совсем сдал. И еще не явилась вдова полковника Сеидова...
Мужчина сел.
Он поморщился и потер зачесавшуюся щеку.
– И она больна?..
– Нет... она здорова...
– ответил кто-то.
– А почему ее нет?..
– спросил он, чувствуя, что здесь он, кажется, переборщил...
Гости снова стали растерянно переглядываться, пожимать плечами, кто-то опустил голову, другие, испугано глядя на него, отвечали:
– Не знаем...
...Вернувшись к себе, почувствовал странное головокружение. Такого давно не бывало. Еще в коридоре он отпустил помощника, не
– Спокойной ночи...
– И вам спокойной ночи, господин Генерал, завтра...
– Ровно в десять...
– Слушаюсь... До свидания, господин генерал.
... Телохранители - дюжие парни с телами атлетов - все еще беззвучно шли за ним по мягкому ковру. Так же, не оглядываясь, он бросил им:
– Спокойной ночи...
– Но шаги, как тени, сопровождающие его, не стихали.
Он остановился, обернулся, телохранители от неожиданности оказались прямо перед ним, и, глядя в их разрумянившиеся от жары лица, сказал:
– Спокойной ночи, ребята...
– И вам спокойной ночи, господин Генерал...
Прошел в свою комнату. Из-за двери сначала доносились голоса телохранителей, что-то тихо обсуждавших между собой, потом все стихло.
Он переоделся в удобный, мягкий халат, прошел в ванную комнату, открыл воду.
Чувствуя, остужающие лицо, шею холодные струи, он вспомнил времена, когда морозными утрами уплывал в ледяной воде чуть ли не к горизонту, пока не краснела кожа и не перехватывало дыхание...
И вдруг тело его омыла сладкая волна тех, полных страстей и неистовства, опасностей и риска лет...
Потом, долго глядя в зеркало, встроенное в стену ванной, и зачесывая назад влажные волосы, всмотрелся в свое лицо, кажущееся в халате неуклюжим тело...
...В глубине глаз виднелся темный путь, ведущий в неприкосновенные, глубинные, тайные уголки...
...Пройдя в комнату, сел перед телевизором, включил его и раскрыл одну из газет, лежащих рядом на столике.
На первой полосе была его фотография на фоне знамени, на развороте его выступление. В первый раз в жизни собственное лицо на фотографии показалось ему бессмысленным... Отбросил газету...
...По телевизору шли новости... Диктор говорила о жертвах трагедии в казарме, затем на экране пошли лица погибших. А потом вдруг на лице диктора появилась какая-то кротость, или это только показалось ему. С едва различимой улыбкой диктор говорила:
– Сейчас вы увидите краткий репортаж со встречи с семьями погибших...
...Репортаж начался с кадров, где он широкими шагами входит в здание... Вот он говорит, не опираясь на трибуну, держится ровно, как перед присягой, за кадром слышался голос диктора.
И тут он вспомнил, о чем думал в ту минуту, когда, еще не увидев Ее, начал говорить о причинах трагедии... Он думал о том, как накануне вынужден был принимать хирурга-академика.
Утомленно думал о выражении вины на лице академика, о его еще не известных ему грехах, о воздухе в зале, где он выступал, о необходимости расследовать эту ужасную трагедию...
... Вот крупным планом его лицо... Затем крупные планы людей, слушающих его. Но они не столько слушали, сколько смотрели на него. Словно разглядывали небывалый экспонат, что-то пытались понять.