Свободное радио Альбемута (сборник)
Шрифт:
Борясь с тиранией, следует быть готовым, что она ответит ударом на удар. Иначе и быть не может. Как я мог ожидать чего–то другого, я, с моим знанием природы тирании? Отсюда ядерная боеголовка для внеземного спутника, рак — для Садассы Сильвии, а сработал бы трюк с рекламой обуви — тюрьма для меня, тюрьма или смерть.
Погруженный в подобные размышления я не понял, а если и понял — не придал значения, что грузовик, шедший перед моей машиной, сбавил ход. Включились его тормозные сигналы — я этого не заметил. Я продолжал давить на газ своего жучка — «фольксвагена» и врубился в хвост — огромный металлический бампер — грузовика.
Я ничего не услышал, ничего не почувствовал — ни толчка, ни удара. Лобовое стекло превратилось в миллион разбитых бутылочных донышек, образовав гигантскую паутину, которая меня поглотила. Я успел подумать: попал в паутину, а где паук? Кто меня съест?.. И потерял сознание.
Какая–то жидкость пролилась на шею и грудь. Моя кровь.
Глава 23
Вокруг меня царил страшный грохот. Меня везли, привязанного ремнями к каталке. Тщетно пытался я повернуть голову. Голоса, мелькание фигур… Надо мной склонилось женское лицо, и я услышал женский голос. Незнакомка светила фонариком мне в глаза и что–то требовала. Увы, я не мог исполнить ее приказаний.
— У вас есть страховка? — настойчиво вопрошал уже другой голос. — Вы в силах подписать бланк? Вот вам карандаш. Если хотите, подпишите левой рукой.
Шли бы вы к черту, подумал я.
Два усталых сотрудника дорожной полиции в коричневых мундирах стояли чуть в стороне, держа в руках дощечки с приколотыми листами бумаги для записи. Инвалидные кресла, юные медсестры в коротких юбках, распятие на стене.
Полицейский подошел ближе.
— Не позволяйте страховой компании отдавать автомобиль в ремонт — из двигателя течет масло. Блок цилиндров треснул.
— Хорошо, — из последних сил прошептал я.
Я ничего не чувствовал, ни о чем не думал.
— Придется привлечь вас к ответственности, господин Брейди, — сказал полицейский. — За несоблюдение дистанции и превышение дозволенной скорости я изымаю ваше водительское удостоверение. Поскольку вас везут в операционную, я верну права в камеру хранения личных вещей вашей больницы. Так же мы поступим с прочими вашими вещами: бумажником, ключами, деньгами.
— Благодарю, — сказал я.
Полицейский исчез. Я лежал один, предаваясь размышлениям. Черт побери! Почему они не позвонили Рейчел? Они должны сообщить ей о происшедшем. Надо напомнить им. В какую больницу меня везут? Где все это со мной произошло? Я как раз пересек границу округа Орандж; я так и не добрался до Пласентии, до дома… Ну довольно. Последую совету полицейского. Не позволю ремонтировать машину. Пусть ее сдадут в утиль. Какая разница, сколько я за нее получу. Что мне до этого? Мне вообще все безразлично.
Две медсестры быстро повезли меня на каталке. Остановка у лифта. Они стоят рядом, улыбаются. Я неподвижно глядел перед собой. Надо мной висел сосуд, соединенный с капельницей. На ярлыке я прочел: «Глюкоза, 5 %».
Необычайно яркий белый свет ослепил меня. Операционная. Рот и нос закрыли маской. Мужские голоса — о чем–то совещаются. В руку вошла игла. Боль. Я впервые что–то почувствовал.
Яркий белый свет внезапно сменился полной темнотой — как в угольном подвале.
Я плыл через пустыню; красная и коричневая, она простиралась далеко внизу. Вдали виднелись плоские холмы. Я висел в огромном пустом пространстве, невесомый и беспомощный.
Чье–то присутствие — далеко, за холмами, и вместе с тем рядом. Невидимое присутствие, излучающее любовь. ВАЛИС. Я узнал его, почувствовал — сострадание, понимание, желание помочь.
Мы не обменивались словами. Я не услышал ни голоса, ни звука — только тихий рокот. Обычный звук для бескрайних открытых пространств на земле, пустынь, степей. Ветер и вода… на этот раз они казались одушевленными, живыми — они исходили от ВАЛИСа. Это его послание, доброе и теплое послание, пришедшее из–за оживших холмов.
ВАЛИС неслышно спросил, уж не думаю ли я, что он обо мне забыл.
— А что, если они собьют спутник? — спросил я.
— Не важно. Спутник — просто крошечная точка на небе. А за ним — свет, и только. Пелена света, а вовсе не небо.
— Я умер?
Нет ответа.
— Все–таки я пришел сюда. Знакомое место — ведь я уже побывал здесь, правда?
— Ты здесь родился. А теперь вернулся.
— Это мой дом.
— А я — твой отец, — отозвался ВАЛИС.
— Где ты?
— Над звездами.
— Так я пришел оттуда? Из–за звезд?
— Это так. И ты приходил оттуда много раз.
— Так это был я? Я действовал после получения той рекламы обуви?
— Да, это был тот ты, который помнил, осознавал, кто ты есть на самом деле.
— И кто же я на самом деле?
— Ты — любой человек.
— Любой? — Я был поражен.
Нет ответа — только волны любви.
— Что мне предстоит делать?
— Ты просил, чтобы тебя искалечили, — сказал ВАЛИС. — А потом вылечили. Сейчас твоя просьба выполняется. Ты станешь другим.
— И продолжу свое дело?
Тепло его любви окутало меня подобно невидимому облаку света. Он ответил:
— И продолжишь свое дело. Ничто не потеряно. Есть только ты и я, мы здесь вместе навеки — и больше ничего не существует.
Меня озарило: ВАЛИС и я никогда не расставались — он просто временами умолкал.
Навалилась усталость. Я летел низко над холмами и захотел отдохнуть. Присутствие ВАЛИСа ощущалось все слабее — он как бы удалялся. Однако не совсем — так бывает с фонарем, когда фитиль прикрутят, но не погасят. Подобно ребенку, я считал: если я этого не вижу, стало быть это и не существует. Так для малыша перестают существовать родители, стоит им выйти из комнаты. Потом дитя подрастает и начинает иначе воспринимать мир: они есть, его родители, они где–то там, и не важно, видит ли он их, слышит ли их голоса, может ли потрогать. Это один из первых уроков жизни. Но иногда этот урок плохо усваивается.