Свободные отношения
Шрифт:
Он лишь наблюдал за мной, лениво устроившись на подушках. Подперев щеку рукой, участливо предложил:
— Может еще немного?
— Нет что ты, — язык заплетается, я отчаянно мотаю головой, так что круги перед глазами, а он снова наливает. И я опять тащу эту гадость в рот.
— Мдя-я-я, — тянет Илья, поднимаясь на ноги, — ты не поняла ни одного моего слова.
— Я все поняла. Я умная!
— Кто тебе такую глупость сказал? — усмехается, отбирает у меня фужер, небрежно отставляет его, а меня подхватывает
— Куда ты меня несешь? — лопочу, когда он заходит внутрь номера, зеваю во весь рот, чувствуя, как глаза слипаются.
— Спать, — категоричный ответ.
— Я не хочу спать! Давай поговорим…
— Завтра поговорим, — заносит меня в спальню, кладет на кровать и придавливает свой ручищей, когда пытаюсь подняться, — все спи!
Мне хочется подняться, но не могу. Кровать внезапно начинает затягивать в себя, обволакивать, убаюкивать. Поэтому сворачиваюсь комочком и засыпаю.
Мое утро начинается с громкого шлепка по заднице и бодрого «подъем».
Не хочу вставать, поэтому нащупываю рукой легкое шелковое покрывало и забираюсь под него с головой. но Мартынов как всегда бесцеремонен. Стаскивает его в сторону, а меня за щиколотки притягивает к краю кровати.
— Илья, — стону обреченно, хватаясь за виски, сдавливаю их, пытаясь избавиться от шума в голове, — оставь меня в покое. Я спать хочу.
— Ничего не знаю. Подъем и плавать.
— Не хочу.
— Через не хочу.
— Не пойду. Я не в состоянии.
— В чем дело? — интересуется глумливо, — кто-то перепил? Головка бобо?
— Между прочим, это ты предложил и споил меня!
— Ничего подобного. Это ты, сама перешагнула через границы, переоценив свои силы. И это исключительно твои проблемы. А похмелье — не повод себя жалеть и отказываться от утреннего спорта. Подъем.
Рывком ставит меня на ноги. Я мотаюсь, отпихиваю его от себя, но Илья не обращает внимания. Насильно стаскивает мятый после ночи сарафан, под которым только трусики.
— Мне тебя полностью переодевать? — интересуется наигранно грозно.
— Не надо, — ворчу в ответ, полностью сдаваясь. Его не переубедишь! Осел упрямый!
Натягиваю неоново-салатовый купальник, невольно отмечая, что мне нравится отражение в зеркале, что на фоне смуглой кожи он выглядит потрясно.
— Потом полюбуешься, — он бесцеремонно тянет меня наружу, и через минуту мы уже в воде.
Я неторопливо плаваю из стороны в сторону, а Мартынов накручивает вокруг меня круги: то кролем, то брассом, то на спине. В освежающей воде становится чуть легче, голова перестает гудеть, слабость похмельная проходит, а когда через полчаса возвращаемся в бунгало нападает зверский аппетит.
Нам привозят чудесно сервированный завтрак, и мы снова устраиваемся на открытой террасе.
— Тебе нельзя пить, — категорично
— Я тебе об этом и говорила!
— Твоя норма не десять глотков, а семь, причем не за раз, — продолжает он задумчиво, — больше нельзя. Ты потом становишься мягкой, как глина, что хочешь, то и лепи. И напоить тебя дело плевое.
— Знаю. — тут же вспоминаю, как Ирка меня напоила, а потом на моего мужика забралась.
Стоп! Это в прошлом. В прошлой жизни, которой больше нет. Ни Ирки больше нет, ни мужика того. У меня теперь муж есть. А все остальное не имеет смысла вспоминать.
— А еще тыне умеешь говорить нет.
— Я много чего не умею,
— Не огрызайся. Тебе еще учиться и учиться себя контролировать.
— Илья, давай с утра без нравоучений? Да. Я налажала. Опять. Бывает.
— Варь, тебе напомнить, что именно бывает, когда голова на плечах перестает варить?
— Не надо. Если хочешь — поругай меня.
— За что? Я сам предложил этот эксперимент. Мне надо было посмотреть.
— Посмотрел? Понравилось?
— Нет. Но будем работать с этой проблемой.
Я махнула рукой и поднялась из-за стола. Самое упертое создание на свете. Я не понимаю почему он столько времени на меня тратит. Зачем ему это надо? Что за стремление все разложить по полочкам, разобрать меня на атомы, а потом собрать снова?
Уже ухожу, но тут в спину прилетает хитрое:
— Ругать не буду, а вот накажу с удовольствием.
Вскакивает следом за мной, а я с писком бегу прочь, прекрасно зная, что от него не уйти. Ловит через несколько шагов, щекочет, так что от смеха задыхаюсь, а потом тащит в спальню.
Я сопротивляюсь, отбиваюсь для вила, пытаюсь его укусить, за что лишь сильнее к себе прижимает.
Пинком открывает дверь, и забрасывает на кровать, а потом рывком стаскивает с себя трусы, с залихватским видом отбрасывает их в сторону и с победным воплем индейца набрасывается на меня.
Мне так смешно, что даже смущаться забываю, угорая от того, что вытворяет мой муж.
Господи, ну что за придурок!
В наш предпоследний день, накануне отлета на меня нападает тоска.
— Чего грустим, Вареник? — спрашивает, утягивая меня к большому креслу, стоящему в углу. Плюхается на него и меня сверху чуть ли не насильно усаживает.
— Возвращаться не хочется, — признаюсь с горьким вздохом.
— Прочему? — наглые руки бесцеремонно широкий подол кверху тянут, удобно устраиваясь на обнаженных бедрах.
— Здесь словно сказка, а там — серая реальность.
— Не драматизируй. Уедем в Англию, заживе-е-ем, — говорит, а взгляд устремлен туда, вниз.
Вот и разговаривай с ним, делись сокровенным! Я ему про душевные муки, а он как всегда нижней головой думает!