Свободные размышления. Воспоминания, статьи

Серман Илья Захарович

Часы как воплощение быстро идущего времени есть уже в первой балладе Жуковского, в «Людмиле», где жених-призрак говорит:

Конь, мой конь, бежит песок…(2, 12)

В первой публикации баллады в «Вестнике Европы» (1808. № 9) к этому полустишию Жуковский сделал примечание – «В песочных часах», предполагая, что не все читатели отнесут эту строку к теме времени, а поймут ее более конкретно или совсем не поймут.

В балладе «Адельстан» смутное беспокойство, которым полон герой баллады, в ее завязке никак не объяснено, но постепенно оно проясняется, когда его новорожденный сын должен быть крещен, и Адельстан всячески сопротивляется этому обряду. Его связь с силой зла, с дьяволом проясняется

в тот момент, когда он хочет отдать этой силе сына:

Звучно к бездне восклицаетПаладин: «Я дань принес».…………………………..Вдруг… из бездны появилисьДве огромные руки.К ним приблизил рыцарь сына…(2, 36)

Молитва матери спасает младенца, а рыцарь гибнет той смертью, которой ожидал для себя в случае нарушения договора с адскими силами:

Глас достигнул к небесам:Жив младенец, а губительНиспровергнут в бездну сам.(2, 36)

И, наконец, есть еще один тип баллад, в основном на античные, а не на средневековые темы, в которых все содержание сосредоточено на ожидании или предчувствии смерти. Таковы «Кассандра», «Ивиковы журавли», «Ахилл» (одна из немногих непереведенных баллад Жуковского).

«Кассандра» и «Ахилл» связаны общим сюжетом – смертью Ахилла. В «Кассандре» героиня баллады предчувствует смерть Ахилла, гибель ее родного города, Пергама, собственную горестную участь:

Духи, бледною толпоюПокидая мрачный ад,Вслед за мной и предо мною,Неотступные, летят;В резвы юношески ликиВносят ужас за собой;Внемля радостные клики,Внемлю их надгробный вой.Там сокрытый блеск кинжала;Там убийцы взор горит;Там невидимого жалаЯд погибелью грозит.Все предчувствуя и зная,В страшный путь сама иду:Ты падешь, страна родная;Я в чужбине гроб найду…(2, 17)

В балладе «Ахилл» Жуковский изобразил ее героя в ожидании предчувствуемой им смерти, а не накануне каких-либо героических свершений. Ахилла, героя эпоса, он сделал персонажем своего балладного цикла. В примечании к этой балладе Жуковский так объяснял ее смысл: «Ахиллу дано было на выбор: или жить долго без славы, или умереть в молодости со славою, – он избрал последнее и полетел к стенам Илиона. Он знал, что конец его вскоре последует за смертию Гектора, – и умертвил Гектора, мстя за Патрокла. Сия мысль о близкой смерти следовала за ним повсюду, и в шумный бой и в уединенный шатер; везде он помнил об ней; наконец он слышал и пророческий голос коней своих, возвестивший ему погибель» (2, 65).

Сам Ахилл в балладе Жуковского так говорит об этом:

Близок час мой; роковаяПриготовлена стрела;Парка, жребию внимая,Дни мои уж отвила;И скрыпят врата Аида;И вещает грозный глас:Все свершилось для Пелида;Факел дней его угас.(2, 66 – 67)

По аналогии с балладами, где влюбленных ждет встреча за гробом, Жуковский ввел мотив загробной встречи и в эту балладу. В ней Ахилл ждет после смерти свидания с другом, Патроклом, за которого он отомстил, убив Гектора; он говорит:

И Патрокл с брегов забвеньяВ полуночной

тишинеЛегкой тенью сновиденьяПрилетал уже ко мне.Как зефирово дыханье,Он провеял надо мной;Мне послышалось призванье,Сладкий глас души родной;В нежном взоре скорбь разлукиИ следы минувших слез…Я простер ко брату руки…Он во мгле пустой исчез.(2, 69)

Конечно, следует обратить внимание на то, что Жуковский видит и сходство, и различие между героями, условно говоря, христианских, средневековых баллад и баллад на античные темы. Сходство простирается на общечеловеческое в характере переживаний при ожидании смерти, а различие проявляется в том, как понимают герои баллад свое отношение к мирам иным и свою посмертную участь.

В статье «О меланхолии в жизни и поэзии» Жуковский так объяснял разницу между античным и христианским отношением к смерти. В представлениях античности «душа не имела за границей мира своего будущего и улетала с земли безжизненным призраком; и вера в бессмертие посреди этого кишения жизни настоящей никому не шептала своих великих, оживляющих утешений» 271 . В одноименной балладе Кассандра видит возможность счастья для человека только в незнании будущего:

Что Кассандре дар вещаньяВ сем жилище скромных чадБезмятежного незнаньяИ блаженных им стократ?…………………………..И спасу ль их, открываяБлизкий ужас их очам?Лишь незнанье – жизнь прямая;Знанье – смерть прямая нам.

271

Там же. С. 67.

Герои баллад европейско-христианских свои надежды на счастье возлагают только на тот мир, верят в провидение, которое всегда правосудие. Не смерть сама по себе как финал сюжета и жизни, а человек между жизнью и смертью, в ожидании или предчувствии конца земной жизни – вот та общая тема, которая объединяет весь цикл баллад 1808 – 1817 годов и позволяет нам вслед за И.М. Семенко видеть смысловое единство в балладах Жуковского, с теми поправками, которые подсказывает хронология и конкретный анализ их тематики.

Предложенное истолкование глубинного смысла баллад Жуковского позволяет, кажется, лучше понять роль Жуковского в развитии психологизма русской литературы второй половины XIX века, где, в романах Толстого и Достоевского, получила интенсивную разработку именно тема человека между жизнью и смертью, на пороге смерти.

1992 г.

Батюшков и Жуковский в спорах о Крылове

Российские читатели поэзии еще с конца XVIII века привыкли искать затекстовые аллюзии или, в переводе, «применения» сюжетных ситуаций к сиюминутным событиям общественной жизни.

С баснями Крылова это случалось часто. М.А. Бриксман показал, что «по поводу басни “Кот и Повар” утверждали, что в ней Крылов выразил общее недовольство тактикой Барклая де Толли, тогда как эта басня была одобрена для чтения в Беседе любителей русского слова еще 19 марта 1812 года, т.е. задолго до начала военных действий, и тем самым она никакого отношения к Барклаю де Толли иметь не может» 272 .

Сходная персональная переадресовка произошла и с басней «Осел и соловей». Привожу ее целиком, чтобы не было надобности в частичном цитировании:

272

Брискман М.А. К истолкованию басен Крылова о войне 1812 года // Труды Ленингр. библ. ин-та. Л., 1957. Т. 2. С. 149.