Свободный охотник

Степанычев Виктор

Теперь уже Станиславу пришлось некоторое время ожидать реакции Муагаба на столь категоричное предложение. Хотя как сказать, насколько оно явилось неожиданным и шокирующим для генерала…

– Будем считать, что я не слышал того, что вы сказали, – более чем спокойно произнес генерал. – За эти слова вас, мсье Пэре, можно без суда и следствия расстрелять на месте. Наш закон трактует подобные высказывания как призыв к государственному перевороту.

– Мне терять нечего, – безразлично пожал плечами Гордеев. – Расстреляют днем раньше, днем позже… Как вы меня любезно проинформировали, господин министр, я и без вышеуказанных призывов к государственному

перевороту почти что труп. Имея перед собой столь радужную перспективу, я могу говорить что угодно и кому угодно.

– В целом, мсье Пэре, вы правы, – поморщился Муагаб. – Можете говорить все, что вам заблагорассудится, однако я бы предпочел, чтобы ваши уста произносили лишь то, что необходимо мне. В противном случае ваша жизнь усложнится, а крепкое здоровье – резко пошатнется.

– А как же приказ президента насчет того, что я должен иметь товарный вид на открытом судебном заседании? Без следов пыток и издевательств…

– Вы неплохо запомнили это указание, жаль только, не в полном объеме, – усмехнулся генерал. – А как насчет возможной угнетенности и затравленного вида? Вам оставят в неприкасаемости оболочку, а внутри вы, мсье Пэре, будете… Точнее – уже не будете. Есть соответствующие методы!

– Я кое-что о подобном слышал, – с задумчивой миной качнул головой Станислав.

– Тем более мне ничего не надо вам объяснять, – холодно произнес Муагаб. – После того, как пройдете через ад, который я вам устрою, вы все-таки сможете ответить на несколько вопросов судьи так, как прикажут. Как я прикажу! Накачают химией, транквилизаторами. Товарный вид подсудимого сохранится, а угнетенность будет выглядеть естественной. Нарезку кадров покажут по телевидению. На этом спектакль закончится.

– Что же от меня требуется? Убийство президента, как я понял, вас пока не интересует. Так зачем я вам нужен, господин министр?

– Можно расценивать ваши слова как желание сотрудничать со мной? – впился глазами в лицо Гордеева генерал Муагаб.

– У меня другого выхода нет, и вы прекрасно это знаете. Но я хотел бы определиться с гарантиями.

– Никаких гарантий! – жестко произнес генерал. – Но если вы выполните мои требования, я постараюсь, подчеркиваю – постараюсь, чтобы вы, мсье Пэре, остались в живых.

– Не слишком впечатляет, – саркастически улыбнулся Станислав.

– У вас есть другие предложения? – вопросительно вскинул брови Муагаб. – Более интересные?

– В том-то и дело, что нет, – вздохнул Гордеев. – Поэтому я согласен сотрудничать с вами, господин министр. Только прошу, не задавайте вопросов, кто я на самом деле. Я простой наемник, работающий за деньги. Пусть для вас и для всех остальных так и останусь Антуаном Пэре.

– Меня это мало интересует, – отмахнулся генерал. – Хотя последнее, я имею в виду фамилию, несколько спорно…

– Этот вопрос обсуждается, – соглашаясь, кивнул Станислав. – Так что от меня требуется? Президента Магонго валить не надо, дворцовый комплекс на воздух поднимать нужды также нет. Ваши условия, точнее – требования, господин генерал?

– Вот это уже другой разговор, – сухо произнес генерал. – Теперь поговорим о деталях. Многого от вас не требуется…

Камеру, в которую поместили Станислава после беседы с Муагабом, можно было бы назвать очень даже комфортной по местным африканским реалиям. Особенно если сравнивать ее с каменным мешком, в котором Гордееву пришлось провести несколько мучительных часов. Конечно, грубо сколоченные нары без матраца, наглухо привинченные к бетонному полу стол

и табурет, параша в виде замызганного мятого ведра в углу и крохотное зарешеченное окошко под потолком в помещении размером три на три метра не тянули даже на одну гостиничную звезду. Но особой грязи и, главное, насекомых в камере не наблюдалось, что крайне радовало узника.

Несмотря на сильную жару снаружи, внутри стены этого заведения на ощупь были прохладными, поддерживая в камере приемлемую для существования температуру. Подобная атмосфера и относительный тюремный комфорт располагали к активной мозговой деятельности, тем паче, что ничем другим здесь было не заняться.

В нынешнем положении Гордеева, прямо скажем – отчаянно пиковом, ему следовало бы предаться философским размышлениям на тему о бренности бытия и вечности, вспомнить счастливое детство, далекую родимую сторонку, пение соловья и вечернюю зорьку над озером… Однако мысли Стаса были направлены на совершенно иное. Он мучительно пытался найти ответ на столь же запутанный, сколько и простой вопрос, издревле встававший перед былинными богатырями. «Направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – живу не быть, прямо пойдешь…» Нет, к богатырям, тем более былинным, конечно, он себя не относил, однако уж очень схожая ситуация рисовалась…

Как Гор ни прикидывал, ни переставлял члены уравнения, у него все выходило, что и коня буланого добру молодцу Станиславу свет Николаевичу не видать, и живота он лишится стопроцентно. Куда ни кинь, всюду – клин!

Генерал Муагаб действительно не стал требовать от «мсье Пэре» невозможного. Наоборот, пожелания министра были более чем простыми. Стасу нужно было во время предварительного следствия показать себя пай-мальчиком, послушно исполнив уготованную ему роль в спектакле, задуманном пре-зидентом Магонго. Гордееву следовало поначалу покочевряжиться, изображая невинную жертву, случайно попавшую под раздачу.

Но затем, под гнетом неопровержимых улик, он должен был признаться в убийстве премьер-министра Нганга Миери, согласиться со всеми представленными ему обвинениями и как можно «искренне» раскаяться в случившемся.

А вот на предстоящем открытом суде над убийцей премьера Станислав, по замыслу Муагаба, должен был взорвать бомбу. Конечно, не в прямом, а в переносном смысле. Гордееву следовало категорически отказаться от своих предыдущих показаний и заявить, что они были из него выбиты на допросах. А на деле он вовсе не француз, а канадец, киллер, которого наняли устранить Нганга Миери некие нехорошие дяди, говорившие на английском языке, в котором прослушивались явные американизмы. А что у него обнаружили паспорт гражданина Франции, так данный документ насквозь фальшивый, о чем есть соответствующее заключение консульства этой страны. И снабдили его липовой ксивой именно заказчики гнусного преступления.

Легенда была незамысловатая, придуманная явно на ходу, написанная «на коленке». Кстати, канадское гражданство Гордеев предложил Муагабу сам, припомнив, как не так уж давно неприкаянно шатался по Дрездену, представляясь то австралийцем, то канадцем. Генерал согласился с предложением пленника, которое вполне вписывалось в придуманную им схему.

Стасу, в общем-то, не составило особого труда просчитать, зачем Муагабу понадобилось менять его национальность, придумывать каких-то заказчиков, говорящих на английском. Генерал явно желал сломать версию президента о французском следе в убийстве премьер-министра Миери. А из этого можно было сделать соответствующие выводы.