Свои люди – сочтемся
Шрифт:
Олимпиада Самсоновна. Известное дело, тятенька, люди, а не звери же.
Большов. Лазарь! Да ты вспомни те, ведь я тебе все отдал, все дочиста; вот что себе оставил, видишь! Ведь я тебя мальчишкой в дом взял, подлец ты бесчувственный! Поил, кормил вместо отца родного, в люди вывел. А видел ли я от тебя благодарность какую? Видел ли? Вспомни то, Лазарь, сколько раз я замечал, что ты на руку не чист! Что ж? Я ведь не прогнал тебя, как скота какого, не ославил на весь город. Я тебя сделал главным приказчиком, тебе я все
Подхалюзин. Помилуйте, тятенька, я все это очень хорошо чувствую-с!
Большов. Чувствуешь ты! Ты бы должен все отдать, как я, в одной рубашке остаться, только бы своего благодетеля выручить. Да не прошу я этого, не надо мне; ты заплати за меня только, что теперь следует…
Подхалюзин. Отчего бы не заплатить-с, да просят цену, которую совсем несообразную.
Большов. Да разве я прошу! Я из-за каждой вашей копейки просил, просил, в ноги кланялся, да что же мне делать, когда не хотят уступить ничего?
Олимпиада Самсоновна. Мы, тятенька, сказали вам, что больше десяти копеек дать не можем,- и толковать об этом нечего.
Большов. Уж ты скажи, дочка: ступай, мол, ты, старый черт, в яму! Да, в яму! В острог его, старого дурака. И за дело! Не гонись за большим, будь доволен тем, что есть. А за большим погонишься, и последнее отнимут, оберут тебя дочиста. И придется тебе бежать на Каменный мост да бросаться в Москву-реку. Да и оттедова тебя за язык вытянут да в острог посадят.
Все молчат. Большое пьет.
А вы подумайте, каково мне теперь в яму-то идти. Что ж мне, зажмуриться, что ли? Мне Ильинка-то теперь за сто верст покажется. Вы подумайте только, каково по Ильинке-то идти. Это все равно, что грешную душу дьяволы, прости господи, по мытарствам тащат. А там мимо Иверской, как мне взглянуть-то на нее, на матушку?… Знаешь, Лазарь, Иуда – ведь он тоже Христа за деньги продал, как мы совесть за деньги продаем… А что ему за это было? А там Присутственные места, Уголовная палата… Ведь я злостный – умышленный… ведь меня в Сибирь сошлют. Господи!… Коли так не дадите денег, дайте Христа ради! (Плачет.)
Подхалюзин. Что вы, что вы, тятенька? Полноте! Бог милостив! Что это вы? Поправим как-нибудь. Все в наших руках!
Большов. Денег надо, Лазарь, денег. Больше нечем поправить. Либо. денег, либо в Сибирь.
Подхалюзин. И денег дадим-с, только бы отвязались! Я, так и быть, еще пять копеечек прибавлю.
Большов. Эки года! Есть ли в вас христианство? Двадцать пять копеек надо, Лазарь!
Подхалюзин. Нет, это, тятенька, много-с, ей-богу много!
Большов. Змеи вы подколодные! (Опускается головой на стол.)
Аграфена Кондратьевна. Варвар ты, варвар! Разбойник ты эдакой! Нет тебе моего благословения! Иссохнешь ведь и с деньгами-то, иссохнешь, не доживя веку. Разбойник ты, эдакой разбойник!
Подхалюзин. Полноте, маменька, бога-то гневить! Что это вы клянете нас, не разобрамши дела-то! Вы видите, тятенька захмелел маненько, а вы уж и на-поди.
Олимпиада Самсоновна. Уж вы, маменька, молчали бы лучше! А то вы рады проклять в треисподнюю. Знаю я: вас на это станет. За то вам, должно быть, и других детей-то бог не дал.
Аграфена Кондратьевна. Сама ты молчи, беспутная! И одну-то тебя бог в наказание послал.
Олимпиада Самсоновна. У вас все беспутные – вы одни хороши. На себя-то посмотрели бы, только что понедельничаете, а то дня не пройдет, чтоб не облаять кого-нибудь.
Аграфена Кондратьевна. Ишь ты! Ишь ты! Ах, ах, ах!… Да я прокляну тебя на всех соборах!
Олимпиада Самсоновна. Проклинайте, пожалуй!
Аграфена Кондратьевна. Да! Вот как! Умрешь, не сгниешь! Да!…
Олимпиада Самсоновна. Очень нужно!
Большов(встает).Ну, прощайте, дети.
Подхалюзин. Что вы, тятенька, посидите! Надобно же как-нибудь дело-то кончить!
Большов. Да что кончать-то? Уж я вижу, что дело-то кончено. Сама себя раба бьет, коли не чисто жнет! Ты уж не плати за меня ничего: пусть что хотят со мной, то и делают. Прощайте, пора мне!
Подхалюзин. Прощайте, тятенька! Бог милостив – как-нибудь обойдется!
Большов. Прощай, жена!
Аграфена Кондратьевна. Прощай, батюшко Самсон Силыч! Когда к вам в яму-то пущают?
Большов. Не знаю!
Аграфена Кондратьевна. Ну, так я наведаюсь: а то умрешь тут, не видамши-то тебя.
Большов. Прощай, дочка! Прощайте, Алимпияда Самсоновна! Ну, вот вы теперь будете богаты, заживете по-барски. По гуляньям это, по балам – дьявола тешить! А не забудьте вы, Алимпияда Самсоновна, что есть клетки с железными решетками, сидят там бедные-заключенные. Не забудьте нас, бедных-заключенных. (Уходит с Аграфеной Кондратьевной.)
Подхалюзин. Эх, Алимпияда Самсоновна-с! Неловко-с! Жаль тятеньку, ей-богу, жаль-с! Нешто поехать самому поторговаться с кредиторами! Аль не надо-с? Он-то сам лучше их разжалобит. А? али ехать? Поеду-с! Тишка!
Олимпиада Самсоновна. Как хотите, так и делайте – ваше дело.
Подхалюзин. Тишка!
Входит.
Подай старый сертук, которого хуже нет.
Тишка уходит.
А то подумают; богат, должно быть, в те поры и не сговоришь.