Свой - чужой
Шрифт:
В.Г. Думаю, к тому и другому. Мне кажется, люди понимают, что я с г... м не свяжусь. Не буду из-за тридцати сребреников ломать свое реноме.
А.П. А как вы смотрите на стратегию государственного строительства?
В.Г. Сейчас стали назначать губернаторов, как в царской России. Но у нас же правит не император. Все губернаторы, с кем встречался, – ответственные, серьезные люди, хотя, когда ты на стройке, не испачкаться, видимо, нельзя.
А.П. А какой тип экономики вам ближе всего? Тип культуры, приоритеты развития, формы национального самосознания? Мы же понимаем, что в стране все идет не
В.Г. Очень многое не так.
А.П. Есть у вас комплекс представлений, или все рассыпано?
В.Г. Я себе никогда не ставил цели выработать собственную незыблемую систему мировоззрения. Никогда не стремился занять лидирующее положение и в «Родине», и вне «Родины». Всегда предпочитал роль умного советника при шахе, когда говоришь свое мнение, можешь работать на определенном направлении, пробивать свою точку зрения.
Александр Лукашенко: «МНЕ БОЛЬНО... Я ИЩУ ВЫХОД»
Александр Проханов. Александр Григорьевич, я и мои близкие друзья, политики, художники, религиозные деятели, предприниматели, думаю, подавляющее большинство русских людей были травмированы этим удручающим «газовым конфликтом». Он стал распространяться в русском обществе, как низовой пал, как пожар. И тут же оказались люди, которые стали страстно его раздувать. Я приехал к вам в Минск, чтобы хоть в малой степени ослабить боль от этого. Посильно содействовать миру и любви между нашими народами. Хочу узнать, как в белорусском сердце отозвалась эта боль.
Александр Лукашенко. Александр Андреевич, вы упомянули про людей, которые словно ожидали этот пал и стали с готовностью его раздувать. В своей газете «Завтра» вы много писали об этих силах. Они действуют давно, с тех пор, как стало понятно, какую политику проводит Беларусь во главе со своим Президентом.
Я вел политику последовательно, откровенно, без хитростей и двусмысленностей, как это случается сегодня в России. Искренность – вот основа нашей политики. Я боюсь лукавить, потому что это лукавство рано или поздно выявится. Мы не столь изощрены, как иные деятели в России. Мы далеки от византийских традиций. Существуя на окраинах империи, мы всегда были наивными и искренними. Напрасно некоторые называют меня «диктатором». Все мои начинания я всегда согласовывал с народом, получая от него высшее одобрение.
«Народ» в моих устах – не красное словцо. Народ для меня – это все. Если бы мне завтра надо было умереть за народ, я бы это сделал.
Народ мне оказал полное доверие. Грамотный, цивилизованный, живущий в центре Европы, белорусский народ избрал меня, малоизвестного в то время молодого человека, выделив его среди других кандидатов – коммунистов, националистов, социалистов – сделал меня своим Президентом. До сих пор не могу полностью осмыслить этот феномен. Очень дорожу доверием. Люди, их добро, их достоинство, их безопасность – это главное мерило в моей работе. Я готов сражаться за людей буквально на баррикадах. Поэтому я не стал олигархом, как, увы, некоторые президенты. Не стал богатым человеком, не нажился на приватизации, как иные политики. Я даже не приобрел себе подобающей квартиры. Думаю, когда я покину президентский пост, мне выделят какое-нибудь пристойное жилье.
Народ для меня – мерило всего. Хотя, конечно, своей политикой, своей волей я воздействую на народ.
Вы знаете, какие здесь были настроения во времена Шушкевича? Русские буквально сидели на чемоданах. Здесь могла развернуться такая же политика, как в Эстонии и Латвии. А может, еще и злее. Ибо сюда американцы кинули бы еще больше средств, чем в Прибалтику. Но я понимал: в интересах народа было единение с Россией, и я искренне пошел на это единение. В какой форме это должно было происходить, идут споры и сейчас. Я был приверженцем модели бывшего Советского Союза. Путин склонялся к модели Евросоюза, это казалось модным, в духе европейских веяний. Теперь мне порой представляется, что и эта смягченная, ослабленная форма интеграции была лишь отговоркой. Москва в этом плане ничего не хотела и не хочет. Но я согласился на «европейский вариант», хотя был убежден, что это откат, понижение уровня интеграции. В Советском
Союзе наши страны были намного ближе. У нас сложилось практически унитарное государство. Наша общность была намного гармоничнее, эффективнее, чем в объединенной Европе. Но я пошел на этот усеченный вариант, хотя ваши политики не ожидали от меня такой уступки. Мы провели референдум, народ одобрил союз с Россией, и я начал реализовывать решение референдума.
Вы спрашиваете, как нынешний конфликт спроецировался в души белорусов? Помните, Александр Андреевич, политику Ельцина по отношению к Президенту Беларуси? Ворчание по поводу и без повода, засылка к нам провокатора Шеремета, бестактности, которые было нелегко сносить. Но, я должен сказать, Ельцин очень любил Беларусь. Если кто-то нападал на Беларусь, Ельцин сразу реагировал: «Беларусь не трогать!» Я платил ему тем же. Когда на совещании ОБСЕ в Стамбуле на него все дружно навалились, и даже из стран СНГ, я однозначно и резко выступил в защиту России. Ельцин тогда был очень болен. Во время нападок был подавлен. И смотрел на меня, ожидая поддержки. И я со всей искренностью сказал, что думал.
Тогда Президентом США был Клинтон. Он сидел недалеко от меня. Помню, он с удивлением оглянулся, потому что мое выступление было лишено «дипломатичности», было, может быть, не столько выступлением Президента, сколько эмоциональным всплеском. Другого выхода у меня не было – мы с Ельциным вдвоем оказались в окружении. Правда, Беларусь на этом совещании никто не трогал, в основном «мочили» Россию. Грубо и жестко. Привожу это как пример нашей безоговорочной поддержки. Мы тогда сознательно отказались от принципа многовекторности внешней политики: «Дружи со всеми, поддерживай сбалансированные отношения с Западом и с Востоком!» Но мы все равно поддерживали Россию. Потому что Россия – не только ваша, но и наша. Москва – не только ваша, но и наша.
Когда я был избран президентом и в Минске закончилась эта «демократическая вакханалия», я приехал в Москву.
Ельцин изучающе, недоверчиво посматривал на меня. Я сказал ему, что приехал в Москву, словно к себе домой. Это сразу же разрядило обстановку, положило начало теплым отношениям. Но и при Ельцине на Беларусь катили бочки: «Вы – гиря на ногах! За счет России живете!»
Тем не менее мы с Ельциным подписали фундаментальные соглашения и вышли на Договор о создании Союзного государства. Мы подписали серию экономических документов, где закрепляли взаимовыгодные отношения между хозяйствующими субъектами наших стран. И речи быть не могло о какой-то «гире на ногах» – только выгода и партнерство.
А теперь о каком равноправии субъектов можно говорить, если российский субъект потребляет газ в три-четыре раза дешевле, чем белорусский субъект? Какая здесь может быть конкуренция и справедливость? И кому нужен такой Союз, если нас будут экономически угнетать?
Еще пример. Товары, поступающие к нам из России, мы вообще не досматриваем, откуда бы они ни приходили в Россию: из Китая, Турции или Индии. Покупайте их, где хотите, и продавайте у нас. Россияне же нас на границе потрошат, вытряхивают наши товары. Якобы ищут товары из «третьих стран», а по сути, контролируют наш экспорт в Россию. Мы и это терпели. Но дошло до того, что запретили поставку нашего сахара. Россия потребляет шесть миллионов тонн, три миллиона производит сама, а три миллиона – закупает. Из них всего триста тысяч в Беларуси. Что значат эти триста тысяч? Но россияне привязались к «тростниковой составляющей» нашего сахара.