Своя правда
Шрифт:
Софья любила ночные дежурства. Казалось, ночью жизнь не просто замирает, а само время будто замедляется, растягивается. Ей, спокойной и неторопливой по натуре, днем не хватало размеренности, плавности, упорядоченности.
Дневные суета и сутолока порой раздражали, нервировали. А ночные дежурства помогали собраться, сосредоточиться на главном, разложить все по полочкам. Конечно, в отделении случались и кошмарные смены, когда врачи и медсестры за ночь не отдыхали ни минуты, спасая пациентов. Но даже в такие
Под утро она снова вошла в пятую палату. Постояла возле кровати, прислушалась к дыханию больного. И отчего-то вдруг улыбнулась.
Так уж случилось, что следующие три дня Софья дежурила, заменяя ушедших в отпуск врачей. Зинаиде это не нравилось, она тревожилась за подругу.
– Не жалеешь себя, – недовольно ворчала Зина. – Посмотри, какие синяки под глазами.
– Отстань, – отмахивалась Софья, – иди, отдыхай. На себя посмотри.
На четвертый день, завершая вечерний обход, Софья отметила, что пациент из пятой палаты выглядит лучше. Она проверила назначения, измерила ему давление, поспрашивала о состоянии.
– Вот видите, – улыбнулась Соня, – вам уже легче. Кризис миновал. Организм потихоньку восстанавливается. Но нужно время. И терпение. Все будет хорошо.
Она выключила свет в палате и, пожелав доброй ночи, уже взялась за дверную ручку.
– Подождите, – внезапно раздался хриплый голос больного.
– Да? – Софья вздрогнула от неожиданности.
Свет уличного фонаря тускло освещал небольшую комнату, но до лица больного не доставал, поэтому Софье пришлось напрячься, чтобы рассмотреть мужчину. Она шагнула к кровати и опять наклонилась к нему.
– Что такое? Болит что-то?
– Нет, нет, – он досадливо поморщился, – ничего не болит. Просто… – мужчина запнулся и замолчал.
Соня терпеливо ждала. Она давно привыкла к капризам больных, научилась без эмоций выслушивать их просьбы и спокойно реагировать на любые причуды и фантазии.
– Хочу вас, доктор, попросить, да вот не знаю, как вы отнесетесь к этому, – вдруг прошептал он.
– Так попросите, и узнаете, – пожала плечами Софья. – Ну, смелее.
Больной замялся, явно теряясь и не находя нужных слов. Почувствовав его растерянность, Софья присела на стул.
– Пожалуйста, не волнуйтесь. Что вы хотите? Слушаю. Не переживайте так. Я все пойму.
– Вряд ли, – выдохнул Марк. – Мне неловко. Понимаю, звучит глупо, абсурдно. Но выхода нет. Простите за дикость моей просьбы, но…
– Вы меня пугаете. Говорите уже.
– Да, звучит странно. Конечно. Но… Мне кажется, вы сможете понять.
Софья Никитична насторожилась. Она терялась в догадках, но все же решила помочь пациенту.
– Вы хотите встать? В туалет?
– Да нет же, – Марк насупился, потемнев лицом. – Для этого я бы медсестру позвал.
– Так что же? – Соня старалась подавить любопытство. – Хотите есть? Пить? Перевернуться на бок?
– Если бы, – Марк тяжело вздохнул и, собравшись с силами, произнес: – Вы не могли бы взять моего ребенка?
– Что? – Соня чуть не упала со стула. – Что вы сказали? Я, простите, не поняла…
В тусклом свете уличного фонаря все предметы приобретали уродливые очертания. Софья напрягла зрение, чтобы в полумраке рассмотреть выражение лица больного. Вдруг он бредит? Или поднялось давление. А что, если у него высокая температура… Она поежилась, силой воли останавливая сумасшедший бег всполошенных мыслей.
– Марк Алексеевич, с вами все в порядке? – испуганно прошептала Соня, вспомнив зачем-то его отчество.
Он сморщился, как от сильной боли, одними губами произнес что-то невнятное, то ли выругался, то ли помолился, а потом повторил буднично, словно поздоровался:
– Вы не могли бы взять моего ребенка?
Соня зажмурилась, решив, что он все-таки бредит, тряхнула головой, собираясь с мыслями.
– Простите, пожалуйста, – вздохнул Марк. – Просто мне некого больше попросить. Совсем некого. А вы, я смотрю, человек, хороший.
– Что вы такое говорите? – внезапно взвилась она, как скрученная до отказа пружина, забыв и о врачебной этике, и о приличии. – Я даже не могу понять, о чем вы. Или это шутка? Вы хотите отдать своего ребенка мне? Первой встречной? Чужому человеку? – Софья подошла к распахнутому окну, отдышалась, вернулась к больному. – Вы меня разыгрываете? Да? Я не очень понимаю, как это? Вам не страшно? Вот так просто отдать ребенка, отказаться? Почему?
Марк, закашлявшись от изумления, схватился за бок и застонал.
– Вы с ума сошли, доктор? – он захохотал, морщась от боли. – Да как вам в голову такое пришло?
Соня, будто пойманная на месте преступления, покраснела до корней волос.
– А что? – недоуменно прошептала она.
– Ну, вы даете! Давайте прекратим этот разговор. Все, извините, – он приподнялся на подушке, прикусив от боли губы. – Вы решили, я отказываюсь от ребенка? Отказываюсь? Господи! Надо же до такого додуматься!
– Нет? Не отказываетесь? – растерянно пролепетала Софья.
– Уходите. Я хочу спать. Идите, доктор, – Марк обиженно вздохнул, отвернулся к стене.
Но Софья, пережившая ужасный стресс, уперлась не на шутку.
– Ну, уж нет. Договаривайте. Если виновата – извинюсь. Но в моей практике еще не случалось, чтобы пациенты мне своих детей предлагали забрать. Что я, по-вашему, должна предполагать, услышав такое? – Она опять решительно подвинула стул к его кровати. – Так, давайте. Медленно и по порядку.
Марк, прищурившись, посмотрел на нее, и вдруг улыбнулся.