Своя жизнь

Ким Сергей Александрович

Это всё, в конце концов, и привело к поражению Империи.

Японцы дрались отчаянно, без пощады к врагу и к самим себе, но слишком сильно тратили ресурсы – в первую очередь, конечно же, людские. Лучшие из лучших гибли в самоубийственных атаках или после совершали самоубийство, не понимая, что нечасто случается, когда некуда уходить. Нет, это не означает, что в любой критической ситуации следует отступать, но ведь почти всегда есть ещё один город, ещё одна река, ещё один рубеж, за который можно зацепиться. Жертвы не напрасны, но только в том случае, если они ведут к победе…

На ум сейчас приходили мысли о Великой Отечественной, когда всего лишь через шесть дней после начала войны немцы были уже в Минске. Когда лишённые связи и управления танковые корпуса на остатках горючего ходили в атаки. Когда линия фронта стремительно откатывалась до самого сердца страны, оставляя захватчикам родную землю.

Когда за полгода в боях сгорела многомиллионная кадровая армия.

И тоже были самоубийственные атаки, и солдаты бросались со взрывчаткой под танки, и дрались против врага до последнего, нет, не патрона, а человека.

Вот только их жертва была не напрасна. Они дали другим время и шанс, и в последующие три года РЕЗЕРВИСТЫ пройдут половину Европы, чтобы водрузить знамя Победы на Рейхстаг.

…Процессия подошла к военному кладбищу, относительно недавно созданному на окраине Токио-3, но уже успевшему достигнуть внушительных размеров. Что поделать – в нынешнее время Япония вновь воюет по всему миру в составе сил ООН, и, разумеется, вновь гибнут солдаты. Во все стороны тянулись ровные ряды одинаковых чёрных табличек с выбитыми именами, а местами высились мемориалы с братскими могилами.

Место для захоронения генерала Курибаяси находилось на окраине кладбища и, на первый взгляд, ничем не отличалось от сотен других таких же – тоже всего лишь простая табличка и ничего более. Рядом виднелись несколько простых деревянных алтарей, задрапированных полосатыми чёрно-белыми покрывалами.

На один из них члены эскорта переложили гроб с останками генерала, остальные же алтари предназначались для его наград и, в том числе, для меча. Несущие ордена генерала офицеры двумя цепочками направились к ним – танкисты, лётчики, артиллеристы, пехотинцы. Те, кто первыми сражался с Ангелами – безо всякой надежды на успех, и те, кто отличился в сражениях под знаменем Империи в постударный период. Я же направился к другому алтарю, стоящему чуть в стороне.

Чётко следуя полученным инструкциям, я низко поклонился и медленно протянул син-гунто, намереваясь уложить его на специальную подставку, но тут у меня за спиной совершенно неожиданно прозвучал чей-то голос.

– Лейтенант Икари, если я не ошибаюсь?

Аккуратно положив клинок, я повернулся назад.

Позади меня стояла старая японка, опирающаяся на руку молодого парня – всего лишь года на четыре старше меня, держащего над ней зонтик. Я уже знал, кто это – Юмико Курибаяси, последняя оставшаяся в живых дочь генерала. Годы согнули её спину и изрезали глубокими морщинами лицо, но голос и взгляд остались столь же твёрдыми, что и в молодости…

– Так точно, госпожа, – низко, с почтением поклонился я.

– О тебе говорят, как об одном из лучших воинов Империи.

– Нет, госпожа, я всего лишь солдат – не лучше и не хуже других.

– Ты тот, кто, как говорят, управляет тем огромным роботом?

– С роботом или без, я всё равно буду защищать то, что мне дорого, – просто ответил я.

– Ты молод, – задумчиво произнесла Юмико. – Даже очень молод – почти ребёнок, но тебя уже отметил сам Император. И ты достаточно храбр, если всё то, что я слышала о тебе – правда.

Я промолчал. К чему сейчас что-то говорить? Подтвердить её слова – проявить совершенно ненужное хвастовство и гордыню, а мне бы этого не хотелось. В конце концов, не я выбрал свою новую жизнь, а она выбрала меня, и мне остаётся лишь принимать всё как данность.

И просто делать свою работу.

– Пожалуй, ты тот, кто мне нужен, – непонятно заявила японка. – Изо, помоги мне.

Опираясь на руку внука (или правнука?), дочь генерала подошла к алтарю и слегка дрогнувшей рукой сняла син-гунто со стойки.

– Отец завещал передать этот меч тому, кто сможет защитить Империю лучше всех, – произнесла Юмико, глядя мне в глаза. – Когда-то служить в армии считалось честью, а потом десятилетиями в солдаты шли только разные неудачники. Годы, десятилетия… Хорошо, что это закончилось. Иногда я думаю, что Второй Удар стал для нас благом…

В надтреснутом голосе старой японки зазвенели торжественные нотки.

– Солдат, – обратилась она ко мне. – Клянёшься ли ты защищать Империю, не щадя ни себя, ни врагов? Клянёшься ли ты умереть ради её процветания и выживания?

Во рту разом пересохло, в ногах появилась предательская дрожь, а сердце забилась намного чаще обычного. Но я ЗНАЛ, что мне сейчас нужно делать.

Опустился на правое колено прямо на размокшую от дождя землю, склонил голову и вытянул руки вперёд.

– Клянусь, – хрипло выдавил я, ощущая, как ладоней касаются шершавая рукоять и обтянутые кожей ножны.

Крепко сжал син-гунто, аккуратно слегка сдвинул с него ножны и по совершенно неяпонской традиции прикоснулся к нему губами. На лезвии меча мелькнула вязь выбитых иероглифов – «Воинская доблесть до конца» и «Да здравствует Император».

– Клянусь, – повторил я, аккуратно задвигая клинок обратно.

По всему Токио-3 завыли сирены, загудели поезда и корабли в порту, засигналили автомобили. Одновременно с этим раздался грохот залпов артиллерийского салюта.

Империя прощалась со своим солдатом, до конца сражавшимся за неё.

* * *

Вновь всё тот же сон, но он больше уже не является моим кошмаром.

Транспортный отсек самолёта. За бортом гудят турбовинтовые движки Ан-12.