Священные монстры (портреты)

Лимонов Эдуард

Возможно, придумал. А скоре нет. Что мог знать редактор о личной жизни своего сотрудника. Мало, то же, что и мать девушки двадцати лет знает о ее личной жизни. Миллер появился в Париже уже достаточно зрелым человеком, а книгу свою знаменитую написал, когда ему было уже под сорок. Было ли "все это" или "всего этого" не было, никак не важно. Важно, что на свет появился вот такой statement, "Tropic of Cancer". Statement о свободной жизни, о легких девушках, о незамысловатых мыслях, выпивке и странных людях. Появилось на свет евангелие индивидуалиста. После 1-ой мировой войны, после Вердена, где забивали в жертву богам Войны 80 тысяч человек ежедневно (в обеих сторон, со стороны и Антанты и немцев) - мир остро нуждался в таком Евангелии индивидуальной свободы.

Странные люди у Миллера это более всего русские и евреи: Таня, Карл и другие. Интересно, что написавший свою "Down and out in Paris and London" Оруэлл, населил

свою книгу такими же странными типами: там вовсю расположились русские, официант Борис - здоровенный русский бывший офицер. Русские населяют и парижские книги Ремарка. Странный русский всегда находится рядом с главным героем, это вторая мужская роль - он как бы supporting actor.

Подруга Миллера Анаис Нин называла Генри "китаец". В этом прозвище, возможно, заключается суть Миллера, ведь Анаис знала его как никто другой. В данном случае "китаец" выражает отстраненную, восточного характера философичность Миллера. Он не страстный Жан Жене, не желчный Селин. Его книги - книги не борьбы с миром, но книги гармонического примирения. Лысый, загорелый, всегда улыбающийся Миллер жил долго и в конце концов обосновался в солнечной Калифорнии, в районе Биг Сюр, в прекрасном, благословенном Богом уголке. А тогда в Париже к своей подруге Анаис он ходил на баржу "Пениш", пришвартованную на Сене в самом центре Парижа. Анаис Нин была богатой девушкой, дочерью одного из министров республиканского правительства Испании. Ну хотя бы если судить по "Пениш", и тогда и сейчас жить на барже было роскошью. Баржа стоит дорого, на баржах живут техасские миллионеры или арабские шейхи.

Чтобы стать выдающимся писателем, американец должен покинуть Америку. Два самых крупных, самых известных за пределами Америки писателя: Хэмингвэй и Миллер, - оба долгие годы жили в Париже. (Как и Джойс - творец "Уллиса", самого рафинированного произведения англоязычной литературы.) Если присмотреться, - герои произведений и Хэмингвэя и Миллера - эмигранты, перекати поле. В них интересна их универсальность, то, что они преодолели свою американскость. Действия романов Хэмингвэя происходит в Париже, в Венеции, в Испании, в море, на Кубе, но крайне редки у него лишь рассказы, сценической площадкой которых служит Земля Америки (из серии про Ника Адамса). Лучшие книги Миллера - эмигрантские. В исконной американской литературе (за исключением урода в семье - Великого Эдгара По) присутствует провинциальность. Так же как и в русской. Чтобы стать выдающимся писателем, русский тоже должен покинуть Америку.

Ну ясно, что не все проживавшие в то или иное время в Париже американские писатели стали Великими Писателями. Но многие очень известны. Так "учительница" Хэмингвэя - Гертруда Стайн. Попав в Париж в 1980 году, я обнаружил там толпы американских писателей, издавались аж восемь литературных журналов. Традиция не прерывается. Мои первые издатели (их сразу два) Жан-Жак Повер и Жан-Пьер Ромзэй приняли меня по адресу 26, rue de Florus, именно там находилась некогда студия Гертруды Стайн, куда приходил к ней с визитами молодой Хэмингвэй. То есть издательство РАМЗЭЙ находилось в святая святых американской литературы.

Но обратимся к Миллеру. Он обогатил мировую литературу сценой с фонариком, когда герой "Тропика Рака" высвечивает фонарем влагалище русской Тани. Несмотря на постоянный голод, проблемы с деньгами и общую неустроенность, протагонисты его романа живут не грустно. По сути дела у Миллера оптимистическое мировоззрение.

Конечно, "Тропик Рака" еще один этап в разоблачении того пуританского, затянутого в костюм, ханжеского человека, болеющего от неисполняемых сексуальных желаний, который участвовал в 1-ой мировой, делал деньги в период между 1-ой и 2-ой войнами. Разоблачение буржуа. В конце концов, в Калифорнии, именно там, куда удалился Миллер в 1968 году произошло еще одно разоблачение в цепи разоблачений - там стартовало движение хиппи. Появились коммуны, жившие по тем же хаотическим капризам природы, что и Карлы и Тани в "Тропике Рака". Общность дев и имущества имела место. Новые цыгане - хиппи до сих пор бродят по Калифорнии и европейским странам, и России. Их, правда, стало меньше. Буржуа опять запрятался в ханжеские одежды и отгородился от мира этикетом, приличиями и религией. То есть временно торжествует реакция.

Интересно, что, по всей вероятности, Миллер имеет прямое отношение к возникновению движения хиппи. С 1961 года книги Генри Миллера, наконец, стали выходить на его исторической родине. Молодой энергичный издатель "Grow Press" Барни Россетт выдержал все судебные процессы и "Тропик Рака" увидел свет. А за ним и другие книги Миллера. Так что вполне возможно, что первые хиппари зачитывались "Тропиком Рака" и учились по нему. Я стал автором "Grow Press" в середине 80-х годов, когда Барни Россетт продал свое издательство Anne Getti (одной из жен наследников Гетти, высокой рослой

красавице) и Anne подарила издательство Лорду Вайденфельду, владельцу издательства "Вайденфельд" в Великобритании. Американское издательство стало называться "Grow Widengeld". Они переиздали и издали три моих книги, но в конце концов загубили издательство, поскольку лорд стал издавать всех своих друзей венского и английского периодов его жизни.

"Китаец" до ста лет не дотянул, но жил очень долго. Если я не ошибаюсь (в тюрьме-крепости нет справочной литературы по Миллеру), он угас в своем имении в Биг Сюр в 80-е годы. Легенда гласит, что незадолго перед смертью неисправимый Генри пытался ущипнуть молоденькую медсестру за пухлую булку. Ну, это нормально для такого жизнелюбца как Миллер.

Маяковский: позер

Он хорошо сыграл агитатора и горлана. Главаря, конечно, из него не получилось.

Он правильно и рано понял, что в лирической поэзии настоящей славы не будет. И потому развил тот талант, который неизбежно вытекал из самой его комплекции - он стал крупным. Как его высокая башенная фигура, с короткими ногами и бритой башкой. Но до этого он был вначале футуристом, как Уальд был эстетом, их патлатые физиономии и большие плечи неуловимо похожи, кстати. Найдите фотографии и сравните Уальда-эстета и Маяковского-футуриста. Вначале Маяковский и хотел быть новым эстетом: желтая кофта, банты под горлом.

Однако, маскарад этот ему скоро надоел. Рядом творил куда более талантливый, чем сам Маяковский, Хлебников, звукоумник Крученых, Василий Каменский. Взвесив все за и против Маяковский правильно использовал свои габариты, вес и фактуру - он стал поэтом-трибуном. Эта вакансия занята в России не была.

Начинал он с заносчивых городских кубо-фатуристических, жестяных стихов, с урбанизма, который приличествовал крупному молодому человеку: "А вы ноктюрн сыграть могли бы / На флейте водосточных труб?". Эти стихи более или менее талантливы, некоторые из них напоминают американского Уолта Уитмена, отождествлявшего свое тело с космосом. В том, что революции понадобится агитатор и горлан, Маяковским не промахнулся. И в том, что понадобится только один агитатор и горлан, он тоже не промахнулся. Ленин инстинктивно не любил Маяковского, наверное, считая его приспособленцем под революцию. Ленин вообще был старомодных вкусов - "Апассионату" предпочитал. В мир искусства он никак не вмешивался - у него для этого были Троцкий и Луначарский. Чтобы не полюбить Маяковского, а это документально известно, у него должна была быть для этого особая неприязнь к Владимиру Владимировичу поэту. Чуждый всякого позерства, думаю, Ильич распознал в Маяковском позера.

Маяковский был модным, как Пушкин. Начиная с того, что присоединился к самому модному поэтическому движению своего времени к завезенному из Европы футуризму. Потом, когда стал ездить за границу, он обзавелся европейскими костюмами, и привез, дабы угодить своей госпоже Лиле Брик, форд, "фордик", как уговаривала его хитрая Лиля. "Ну Володечка, только настоящий фордик, а не какой-нибудь "Додэн-Буффан" - сюсюкала Лиля. Западные авторучки, трости, блокноты - его стиль.

Мало что известно об отношениях Маяковского с женщинами до Лили. То есть отношения были, существует даже целый сборник воспоминаний женщин о Маяковском. Но ханжество советской женщины не имеет себе равных (также как и реальная их "испорченность") потому дальше признания, что "встречались" дамы Маяковского не зашли. Без сомнения. Лиля Брик в девичестве Коган поработила "Володечку". Отнести это рабство за счет каких-то грязных постельных чудес, которые умела делать Лиля? Со временем такие умения приедаются. Или вдруг появляется женщина, умеющая делать еще более грязные и поразительные вещи. Чем же держала его Лиля на крючке? Есть сведения, что, якобы, у агитатора и горлана был невеликий член. Скорее всего, это работа бессовестных баб, всегда готовых пнуть великого человека. Мне представляется более вероятным, что Маяковский "подсел" на Лилю, стал психологически зависим от нее - что его душевное равновесие и душевное здоровье зависело от Лили и он боялся ее выпустить, как ребенок, учащайся плавать, боится отпустить спасательный круг. Ведь и покончил он с собой в момент, когда Лили не было в Москве.

В том сборнике женских воспоминаний нет подробностей личных отношений. Но там есть признаки, сигналы, симптомы внутренней нестабильности Маяковского. Особенно интересны в этом смысле показания последней подружки Маяковского, жены актера Яншина Полонской. Она свидетельствует, что Маяковский истерично просил ее не покидать, остаться, сию минуту быть с ним. Она пообещала появиться завтра. На самом деле "завтра" для таких как Маяковский не бывает. Многие второстепенные детали говорят, что внутри трибуна, агитатора, здорового дядьки с челюстями и кулаками боксера, скрывался истеричный, склонный к отчаянью мальчик. В роду у него были случаи самоубийств.