Священные монстры (портреты)

Лимонов Эдуард

Караджич не называл имени Младича, но я знал уже, что между ним и Младичем идет борьба. Остаток дней мы посещали блиндажи, посетили день рождения целой воинской дивизии: как средневековые воины сидели меж дивных гор под парусиновыми тентами и произносили тосты и здравицы. Я сидел между раненым отличным полковником Бартолой, похожим на мужицкого Христа и Караджичем. За Караджичем сидел Младич. Когда съемки окончились, оказалось, что можно попытаться пробиться в Белград на вертолете. Западная авиация уже установила тогда контроль над воздушным пространством Боснии. Потому летели, следуя рельефу местности, прижимаясь к склонам гор и поверхности ущелий. Расстались на военном аэродроме уже ночью.

Дальнейшее известно. В споре о том, как надо было работать с Западом остались не правы все. И голубь Билана Плавшич, и умеренные президенты Караджич и Милошевич. Ближе все к истине оказался все-таки ястреб Радко Младич. Несмотря на то, что для войны всеми способами с коалицией стран хозяев

мира, с коалицией "мэтров" у маленькой Сербии не было сил.

Где-то он скрывается сейчас, лохматый, седой профессор Караджич? Может, замаскировавшись под крестьянина, сидит где-нибудь в сливовом саду, потягивая кофе? Президент исчезнувшей с карты республики. Однако, все они доблестно бились, им не стыдно, они могут, отходя в мир иной, сказать себе, что сделали все, что могли. Все лежат мертвые и порубанные, как в битве при Косово.

Рудольф Нуриев: блистательный

Подозреваю, что он был Великим танцором и актером. Только судьба не свела нас с ним достаточно близко. Чтобы разобраться. В Нью-Йорке у нас оказались общие знакомые, эмигранты из Питера: Шмаков, Минц и Лена Чернышова. Шмаков - писатель и балетный критик, Минц - характерный актер, исполнитель всяких ролей, где не требовалась молодость, но нужна была сила, так он исполнял Дроссельмейтера. Лена Чернышова приехала из России уже балетмейстером. Трио это делило одну большую квартиру на Колумбус авеню. А я жил рядом на Бродвее в отеле "Эмбасси". Шмаков поощрял меня, мои литературные труды, он был одним из первых читателей моего первого романа "Это я, Эдичка". Он дал прочитать рукопись романа Михаилу Барышникову, а тот даже таскал с собой мою рукопись на репетиции. Рукопись его шокировала. Мне, конечно, льстило, что очень известный тогда звезда Барышников, был шокирован моим романом. Позднее он даже пару раз приглашал меня в компании Шмакова к себе в квартиру на Парк-Авеню. Помню, что там были везде ковры, несколько собак, кошки, и не было или почти не было алкоголя. С Нуриевым Шмаков обещал меня познакомить, как только он появится в Нью-Йорке. Лешка Минц тоже обещал, поскольку он был соучеником "Рудика", как он его называл, по училищу имени Вагановой, они даже жили в одной комнате в дорматории. Лешка, здоровый мужик, с носом картошкой, никогда не скажешь, что педераст, но таки был педераст, даже намекал, что спал с Рудиком. Но возможно, это было неправдой, а как было, уже не у кого не узнаешь, и Лешка умер, и Рудик умер, и умер веселый и капризный Шмаков. Рудик в Нью-Йорке появлялся в те годы нечасто, дело в том, что два балетных светила - эмигранты из России - поделили сферы влияния. Нуриеву досталась Европа, а Барышникову - Америка. Этому разделению сопутствовали всяческие интриги, плюс разделение поклонников и "группи". Шмаков, Чернышова и Минц оказались среди "группи" Нуриева, так что, я думаю, они преувеличивали свои возможности, когда говорили о том, что познакомят меня с Нуриевым. Они ведь были из чуждого стана.

Рудольф Нуриев меня интересовал как человек экстравагантный и независимый. А тут еще я посмотрел очень талантливый фильм Кена Рассела "Рудольф Валентино", где Нуриев играет Валентино - американского актера, звезду 20-х годов. Фильм показался мне безупречным. С тех пор я его не видел, и проверить свое мнение не могу, но думаю, я тогда не ошибся. Это не сверх-шедевр Пазолини, но вполне красивый фильм в своем жанре, с ослепительным Нуриевым, в окружении ослепительных и развратных голливудских типов своего времени. Ловкий, изящный, скуластенький Рудольф блистательно танцует в фильме, стуча лаковыми штиблетами, празднично улыбается и не сбивается ни разу. Само его присутствие - гибкого, блистательного, живого делает фильм прекрасной драгоценностью, оставленной нам. (И упаси Боже, я не гомосексуалист, мой восторг чисто эстетический.) Все мои годы в Нью-Йорке, числом шесть, я так и не встретил Рудольфа Нуриева, не встретил я его и потом в Париже. Хотя у него была там квартира на набережной Вольтера. Балетных знакомых в Париже у меня не было. И потому на той территории я не бывал. Я порой видел его улыбающуюся ослепительную физиономию в иллюстрированных журналах в светской хронике. В том своем балетном мире он все время что-то вытворял, был дерзок. И не перед кем не снимал, что называется, шляпу. Заметил я и то, что он довольно гордо говорит о себе. И о стране откуда убежал. Это мне понравилось, я запомнил позицию. Он лишь развязно сетовал, что в России балетный танцор получает нищенские деньги.

Хотя они и делили мир по сферам влияния, ясно было, что Рудольф существо более высшего порядка, чем Барышников. Миша - трудяга и плебей, с короткими ногами, не имел и грамма той аристократичности и талантливой дерзости, которая видна была в Нуриеве. Как арабский гордый скакун и орловский рабочий тяжеловоз, отличались эти две звезды. Барышников тоже снимался в фильмах, но что это были за фильмы - политизированная агитка о танцоре из Питера, который в поисках свободы, бежит из СССР на Запад. Тьфу, гадость какая! Когда смотрел, было стыдно за него.

Как-то я заметил, что Нуриев пропал. Пропал из журналов, из светской хроники. Однажды, пришел мой приятель рыжий художник

Игорь Андреев и сообщил, что теперь он гуляет по утрам по набережным Парижа с Рудольфом Нуриевым! Я ему вначале не поверил, но оказалось, что да. Игорь, он женился на француженке, и ее родители купили им квартиру вблизи Pont Neg - в самом центре Парижа. У Игоря родился ребенок, потому он каждое утро брал коляску и вывозил ее на набережную. Там на набережной Вольтера ему неизменно встречался человек в куртке с капюшоном, и они бродили, разговаривая. Игорь познакомился с ним сам. Игорь Андреев с кем хочешь познакомится, тем более что доверие (тогда) внушал общий для обоих русский язык. По словам Игоря Нуриев выглядит плохо. Он болен (позднее мы узнали из газет, что у Нуриева AISD или СПИД по-русски). "Удивительно, - сказал Андреев, - но этот башкирский "чурка" - отличный русский патриот". Я позавидовал Игорю, посоветовал ему записывать свои беседы с Нуриевым и когда-нибудь издать книгу. Еще я попросил его взять с собой однажды на прогулку меня, но пожелание так и осталось пожеланием. В те годы меня уже захватило и загипнотизировало извержение вулкана на востоке. Я редко бывал в Париже. Я мало что запомнил из рассказанного Игорем. Якобы, к Нуриеву приехала сестра из России и, якобы, ей он завещал свою квартиру и все свое состояние. И Игорь негодовал по этому поводу, что какой-то необразованной "дуре" из Башкирии достанется квартира на набережной Вольтера...

Прошел год или больше. Некто переслал мне из Парижа в Москву газетную заметку, где сообщалось, что состоялся аукцион личных вещей известной звезды, ныне покойной, танцовщика Нуриева. Перечислялось какие вещи за сколько проданы. "Среди других, - заканчивал свою статью журналист, - на аукцион была выставлена и книга Эдуарда Лимонова "Это я, Эдичка" на русском языке с пометками Нуриева. В момент смерти она почему-то оказалась на ночном столике умирающей звезды", - с удивлением закончил журналист. Не сообщалось лишь, продана ли книга.

Так что он со мной тоже хотел познакомиться. Не пришлось. Впоследствии, в академии имени Вагановой мне показали его класс.

Юлиус Эвола: Маркс традиционализма

В шестидесятые он стал модным. В его римскую квартиру приходили испуганные молодые паломники - интеллектуалы, члены радикальных правых партий. На аудиенцию у папы традиционализма. Это как если бы марксисты могли бы трясясь от волнения нанести визит Карлу Марксу.

Старый аристократ разговаривал с робкими юношами и занимался своими делами. Расхаживал по квартире, обедал у них на глазах. Неряшливо хлестал куриный суп, принесенный батлером в краном фартуке, пил вино, обгладывал кости и утирался салфеткой. Скорее всего, он нарочно эпатировал посетителей своими манерами. Барон был хулиган, он всегда был хулиганом и тогда, когда рисовал дадаистские картины. Дело в том, что первую и международную известность барон Эвола приобрел как яркий художник дадаист. Репродукции его работ включаются и, очевидно, всегда будут включаться в обзоры дадаистского искусства.

Аристократы часто бывают хулиганами. Сикст Анри де Бурбон Пармский, самый легитимный наследник престола Франции, если бы Франция стала бы королевством, он имел бы более всех прав и занял французский престол, вел себя за столом как изголодавшийся рабочий. Мне пришлось с ним обедать пару аз. Он не церемонился, пожирал хлеб, ломая его, крошил, густо мазал маслом, пил вино с гавканием и удовольствием. Это буржуа всегда чопорно испуган. Только рабочие и аристократы ведут себя в жизни естественно.

Старый хулиган Эвола глодал курицу, бросал кости. На стенах его видели его картины, периода дадаизма. Штаб-квартира дадаистов была расположена в Цюрихе, как уже упоминалось. Там в кабаре "Вольтер" среди эмигрантов разноплеменных дезертиров и родилось движение "дада". Лидером его был румын Тристан Тцара, но мобилизованный студент медик Луи Арагон также входил в его ряды, как и барон Эвола. В кабаре "Вольтер" хаживал Ленин, и очень вероятно, что барон Эвола и Ленин были знакомы.

В двадцатые годы Эвола занялся изучением эзотерической литературы. В 1932 году он уже автор великой для традиционалистов книги: "Восстание против современного мира". Примкнув к фашистскому движению, барон Эвола нашел идеи Муссолини слишком вульгарными. Под покровительством радикальных итальянский фашистов, Эвола некоторое время издавал традиционалистский журнал. Он встречался с Гитлером, попал в Вене под обстрел и остался после этого навсегда инвалидом. Он был другом знаменитого "Черного принца" Боргезе известного героя войны, фашиста и специалиста по подводным атакам. (После войны Боргезе, опираясь на радикальные правые группировки, замышлял переворот в Италии, но переворот провалился и принц бежал в Аргентину, где и умер от злокачественной пневмонии.) Помимо "Восстания против современного мира" Эвола написал такие книги как "Скачка на тигре" (1962 г.), "Языческий империализм", "Метафизика секса". Я читал их все в 80-е годы в Париже по-французски. Позднее издательство "L'Age d'homme" переиздало "Восстание..." и "Метафизику..." Вся моя библиотека, увы, или валяется где-то в "cave" (подвале) моего друга Мишеля Бидо в пригороде Парижа, или сожжена его квартирантом - солдатом во время затянувшейся поездки Бидо в Тайланд.