Священный метод
Шрифт:
Сын был жив.
Она это знала, но так же, беспощадно и остро, ощущала, что ему трудно, неимоверно трудно. Сердце обмануть не могло, и в сердце сейчас сидела заноза – мыто справимся, но вот Ромка и Настя…
Джессика чувствовала – дети далеко. Очень далеко, в Москве их точно нет, сто процентов. След ощущения был настолько слабым, что порой плакать хотелось от отчаяния. Она понимала – это сделано специально, чтобы она поддалась, растерялась, чтобы растерялись и поддались они.
«Не сдавайся, – думала она. – Не сдавайся, мой мальчик. Борись. Ты очень сильный, ты такой же, как твой отец, помни про это. Ри никогда
За дверью ходил охранник. Слышать его Джессика не могла, но ощущала запросто: движение холодной деловитой и какой-то равнодушной силы. Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда.
Камера, в которую её посадили, считалась, как она поняла позже, изолированной и предназначалась именно для эмпатов. Эмпатам послабее, наверно, тут приходилось и впрямь тяжело, но Джессика разобралась со «стенками» за сутки и запросто сканировала пространство на полкилометра вокруг.
Тюрьма.
Как поняла Джессика, это была Краснопресненская тюрьма, которая находилась едва ли не в центре города. Пересылочная, кажется. В этот район они не заезжали ни разу, может быть, там бывали ребята или Берта, но этого Джессика точно не помнила.
Остальных она ощущала, но пробовать связаться с ними не рискнула. Пусть охранники и Огден думают, что «стены» её держат. Берта была не так далеко, один этаж вниз и направо, до конца коридора. Фэб находился в другом крыле большого здания, на нулевом этаже, практически под землей.
А вот детей куда-то увезли…
Если друзей Джессика ощущала хорошо, детей она не «видела».
…Как же плохо. Этот захват, это было чудовищно… Кир понял, что происходит, едва открылась дверь в подъезд, он успел крикнуть, чтобы они бежали в комнату, туда, где была пожарная лестница, чтобы спускались по ней, сам же он выскочил в коридор, навстречу им – дверь в квартиру уже открывалась. Драка получилась короткой, секунд пять, не больше: в Кира выстрелили, и его этим выстрелом впечатало в стену, и только через долгую тяжкую секунду Джессика поняла, что он жив, что это парализатор. Потом их волокли по лестнице наверх, потому что над домом висел бот в невидимом режиме, и Настя упиралась и рыдала, просила отпустить её к маме, домой…
«Бедная девочка, – подумала Джессика. – Вот уж кому, но ей это за что?! Она же совсем ни при чем, она просто зашла попрощаться со своим лучшим другом, с Ромой, потому что Рома сказал, что он навсегда уезжает…»
Конечно, Настя никогда до конца не верила в «Ромкины сказки», но сказки эти вдруг обернулись для неё жуткой былью, чудовищной былью, в которой её, просто за то, что она оказалась в этом месте в это время, били и тащили, как вещь, взрослые дядьки в незнакомой форме, и потом загрузили в какой-то странный корабль, и…
Всю дорогу Джессика пыталась как-то утешить или ободрить детей. И если с Ромкой удалось договориться очень быстро, то Настя проплакала несколько часов. Проплакала? О, нет. Настя рыдала, Настя пыталась бросаться на боевиков, Настя умоляла отпустить её домой…
А бот, на котором они шли, в это время проходил через портал Сети Ойтмана, а потом их погнали в Транспортную сеть, а потом, после еще двух пересадок, Джессика увидела на выходе из Транспортной сети знакомый до боли
Чудовищно.
«Ладно. Допустим, они бы взяли меня. – Джессика держала сейчас руки на коленях, как образцовая ученица, и сидела, неподвижно глядя в стену. – В этом есть смысл. Но зачем забирать чужого ребенка, когда можно подчистить этому ребенку память и отправить восвояси? Официальная перестраховалась? Побоялась, что девочку отыщут Свободные и через неё получат какую-то информацию? Абсурд. Хотя бы потому, что Настя ничего не знает, не может знать. А вот Ромка…»
Когда она думала о сыне, ей делалось жутко. Ромка пошел характером в отца, а Ри всегда отличался совершенно беспощадной принципиальностью. Ромка в этом отношении был ничуть не лучше. А это означало, что Ромка ни перед кем не прогнется и никому спуска не даст.
Но одно дело – школа в Питере, а другое – то место, где сейчас очутились дети. Иной раз стоит и прогнуться, и потерпеть, вот только уговорить Ромку терпеть какую-то несправедливость мог или отец, или Фэб, или Кир. И всё. И она сама, и Берта, и рыжий с Итом для Ромки авторитетами не являлись. По крайней мере, в этой области.
Что с детьми?
Где они?
И что от них может хотеть Огден?
Ромка – сын носителя резонанса метапортала… Господи, только бы Огдену не пришла в голову какая-нибудь очередная гадость, и он…
Только бы он не тронул Ромку.
Не искалечил.
Не изуродовал.
Не убил…
От Официальной она ждала всего, чего угодно. Знала: для достижения своих целей они не пощадят никого. Плевать они хотели на все правила и приличия, им не знакомы слова «справедливость», «честь», «совесть».
«Бедный мой мальчик. Бедная Настя. – Джессика встала, несколько раз глубоко вздохнула. – Милые мои, не сдавайтесь. Что бы ни происходило, не сдавайтесь».
По коридору к её камере шли двое.
Это означало, что сейчас поведут на очередной допрос.
– …формируется принципиально новая схема. В которой вы, разумеется, будете рабочим элементом.
Джессика сидела напротив Огдена и задумчиво смотрела на него.
– А если я откажусь? – спросила она.
– А есть ли смысл в отказе? – усмехнулся он. – Джессика, подумайте. Как только мы завершим этап, я, так и быть, верну вам детей.
– Куда? – ехидно поинтересовалась Джессика. – Куда вы их вернете? В мою камеру? Замечательно.
– Мы предоставим вам жилье на территории…
– Тюрьмы?
– Да, – кивнул Огден. – И вы замечательным образом будете там жить. С детьми. Ведь вы этого хотите, не правда ли?
«Не правда ли, – подумала Джессика. – Убить я тебя хочу, вот это, пожалуй, будет правдой».
– Кнут и пряник, – улыбнулась Джессика. – Очень, очень заманчиво, Огден. Вот только маленькая проблема. Я вам не верю. Поэтому никакого этапа не будет. Я просто не выйду из камеры.
– Существует множество способов вас оттуда извлечь против вашей воли и без членовредительства, – хохотнул Огден в ответ. – Джессика, ну хватит. Зачем вы ведете себя как маленькая девочка? «Не выйду», – передразнил он презрительно. – Выйдите. Как милая. Хотя бы потому, что и Берта, и Фэб уже дали на это согласие.