«Святая инквизиция» в России до 1917 года
Шрифт:
Достоевский был прав, когда говорил, что человеку нужно осознать свое бытие, свой духовный смысл, — иначе он может покончить с собой, даже если бы вокруг него «все были хлебы». К таковым людям относились те, кому внушения, что они православные по крещению в младенчестве, мало что давало. «Нельзя упускать из виду, что кроме нужд чисто материальных, кроме запросов желудка, у народа существуют и другие потребности, неудовлетворение которых отзывается на нем также крайне болезненно и печально. Это потребность просыпающейся мысли, потребность чувства и сердца, жажда умственной, духовной деятельности» [503] — так писали о развивающемся новом христианском движении еще в 1881 г.
503
Пругавин А. С. Значение
«Только крайняя умственная близорукость может утверждать, что наше современное сектантство представляет собой явление исключительно религиозное, чуждое всяких общественных и бытовых мотивов и стремлений» [504] — это тоже из того времени. И Вл. Соловьев сформулировал эту мысль более сжато: «Догмат и культ — не все христианство, остается еще социальное и политическое действие истинной религии» [505] .
Нам еще предстоит привести ряд материалов того времени, когда в России назревал «великий перелом». Отметим, что если и гораздо раньше духовно–нравственная жизнь была не на высоте, о чем свидетельствовали благочинные и вынуждены были признать официальные отчеты, то в начале XX столетия в этом смысле был разброд. «В начале XX века значение религиозного фактора возросло не потому, что народ стал набожнее, а потому что царский режим лишился других традиционных основ своей легитимности. В XVIII и XIX вв. «законность» существовавшего режима покоилась кроме религии также на трех других основах: военной и политической мощи государства, его способности обеспечить благосостояние населения, а также на восприятии в народном сознании образа царя как «вождя» своего народа. Эти три основы к концу XIX в. во многом утратили свое значение» [506] .
504
Там же, с. 304.
505
Соловьев В. С. Владимир Святой и христианской государство. М., 1913, с. 9.
506
Фриз Г. Л. Церковь, религия и политическая культура на закате старой России // «История СССР». М., 1991, № 2, с. 107 .
Поскольку эти факторы утрачивали свою силу, нужно было искусственно что–то делать, чтобы сохранить свой престиж, и «с целью сакрализации самодержавия проводился целый ряд мер, но наиболее сенсационной была кампания канонизации святых, получившая небывалый размах. Если с конца XVIII в. и до конца XIX в. состоялось всего три канонизации, то в царствование Николая II их было шесть и намечены новые. Теоретически эта кампания должна была способствовать сближению самодержавия с народно–религиозной культурой и ослабить реакцию масс на неудачи во внутренней и внешней политике» [507] .
507
Там же, с. 108.
Еще в 1890–е годы было возбуждено ходатайство о канонизации Серафима Саровского. Синод отнесся к этому весьма скептически и несколько раз давал специальной комиссии задание уточнить верность о чудесах. В 1902 г. императрица сама подняла этот вопрос, и Синод под давлением царской четы пошел на канонизацию, но при этом в своем официальном определении специально подчеркнул, что за этим стояла инициатива царя. Разразился скандал, связанный с плохо сохранившимися останками Серафима (был снят тамбовский епископ Дмитрий, не подписавший акт освидетельствования). Даже Победоносцев был недоволен. Митрополит Петербургский Антоний был вынужден печатно признать, что останки истлели. В народе было брожение.
Все–таки канонизация состоялась. Было 28 тысяч военных, но не было хлеба, и много чего не было подготовлено для удобства паломников. Победоносцев негодовал: на это действо потрачено 150 тысяч рублей! Но самое грустное: канонизация не вызвала воодушевления верующих и не способствовала сближению царя с народом, хотя его самого все же причислили к лику святых.
Затем последовали канонизации патриарха Гермогена (вход во храм в Москве был по билетам), митрополита Тобольского Иоанна (Максимовича) — здесь вообще была одна политическая интрига.
На мирском языке это называется — спекуляция стадными инстинктами. К этому прибегали всегда; наше время — не исключение. Бывшие партийные работники позируют со свечками в руках перед телеобъективами во храмах — не зря же их в народе называют «подсвечниками». Ничего не изменилось с тех пор, когда юрист А. М. Бобрищев–Пушкин писал: «…закон наш предполагает, что у нас верует не личность, а то или другое национально–духовное целое: народ, нация, племя, но на самом–то деле религия все–таки остается религией, и единственным ее вместилищем является в действительности не нация, а отдельное человеческое сердце» [508] .
508
Бобрищев–Пушкин А. М. Суд и раскольники–сектанты. СПб., 1902, с. 7.
Жаль, что подобные верные рассуждения мы слышим чаще все го не от церковнослужителей. У нас ведь раздаются призывы лишь о народной вере, о племенных традициях.
«…Во имя свободы исповедания веры никто не вправе считать себя свободным от повиновения законам данного государства, не вправе нарушать чьи–либо законные интересы; с другой стороны, в правовом государстве (курсив мой. — А.Б.) столь же несомненно право личности избирать или не избирать какую–либо веру, переходить из одной в другую… Всякие дальнейшие ограничения в этой сфере уже являются посягательством на свободу совести личности…» [509] .
509
Там же, с. 4.
Немало внимания мы уделили духовно–историческому фону жизни российского народа. Мы привели тексты законов; мы показали, как эти законы служили орудием инквизиции против христианского инакомыслия. Трудно в наше время чем–то ужаснуть, но есть вполне реальная угроза массовых междоусобиц, которые не будут только словесными. Словесные уже идут; снова батюшки клянут так называемых сектантов, перечисляя их в списке наряду с сатанистами. Дела внутри современного православия не так уж гладки. Духовных проблем в нашей стране много, и не к лицу христианам второго тысячелетия множить грехи; было бы гораздо лучше, если бы совместными усилиями решались наши нелегкие проблемы.
А пока скажем, что гонения и преследования инославных христиан усиливались. При всем несовершенстве Манифестов и Указов 1905 и 1906 гг. в дальнейшем не было лучших законоположений, вплоть до конца самодержавия. Комментировать это — только повторять уже сказанное. Приведем только ряд фактов из архивных фондов.
«Киевский Вестник», 19 октября 1908 г., № 278.
Административно оштрафованы по 50 рублей херсонским губернатором и посажены на две недели под арест в Елисаветграде при полиции шесть женщин евангельских христиан с грудными детьми (курсив мой. — А.Б.). Они и я просим Ваше Высокопревосходительство освободить их, а так же и меня от штрафа, так мы не сделали никакого преступления, а только, беседуя в домашнем кругу, читали Евангелие.
510
ГМИР, коллекция 1, оп. 8, № 1–2.
«Русь», 1908 г., №216
«На своих собраниях сектанты производят — надо полагать, неразрешенные начальством — сборы в пользу бедных сектантов. Не призывая прямо «светского меча», харьковские миссионеры довольно прозрачно взывают к нему между строк. «Запретить сектантам собрания, запретите им оказывать помощь своим бедным», — вот о чем в сущности просят миссионеры, прикрывающие свои истинные вожделения хорошими словами о библиотеках, проповедях, «братском, проникнутом истинной любовью, оберегании друг друга». Во все это гг. миссионеры верят очень плохо, а вмешательству светского начальства, запрещением, репрессиям они по–прежнему отдают полную дань уважения…
… Духовный сыск, наказание, запрещения — выше этого не может подняться мысль священников, десятилетиями привыкших опираться в своей религиозной проповеди на поддержку полиции и даже войск» [511] .
511
ГМИР,там же.