Святая Русь. Княгиня Мария
Шрифт:
– Да, кажись, не худо. Уговорил десяток мастеров.
– Молодцом, Ошаня Данилыч… Но всяк ли надежный? Никто не проговорится? Об этом ни одна душа не должна узнать – татары под боком.
– Обижаешь, боярин. Я этих мастеров с зыбки ведаю. Кремень, лишнего не вякнут… Тут об ином речь. Кузня не токмо леса требует, но и руды с водой. Много руды! Без оного кузне не дымить. Просто так в лес не сунешься, особливые места надо ведать. А среди нас такого лесовика нет.
Неждан пощипал, пощипал русую бородку и обнадеживающе молвил:
– Есть такой. Леса вдоль и поперек знает, приметы
– Ты уж порадей, боярин.
Ошаня Данилыч стоял, опираясь на клюку. Медное, сухощавое лицо его, обрамленное волнистой серебряной бородой, продолжало оставаться озабоченным.
– Что-то еще, Ошаня Данилыч?
– Ковалю кузня – дом родной, а вот хозяйка с ребятней в шалаше не проживет. Избенка нужна, а для оного плотничья артель понадобится. Вот в чем загвоздка, Неждан Иваныч.
– Есть добрый древодел на примете?
– Добрых древоделов, слава Богу, на Ростове хватает. И работы у них ныне по горло. Выжженные села и деревеньки рубят. Отозвать их тяжко. Тут башковитый вожак нужен, и желательно тот, кой ныне в Ростове топоришком тюкает. С деревенек снимать никак нельзя.
– Да уж ведаю, Ошаня Данилыч. Что в деревне родится, тем и город живет… Так кого же из ростовских надоумить?
– Ведаю одного искусного древодела. На Сить ходил, сберег его Господь. Сидорка Ревяка. Может, слышал такого?
– Как не слыхать? На вече он самый речистый мужик. Помню, как он княжьего тиуна за лихоимство в поруб засадил. Смелый мужик.
– Смелый, боярин. Но мне его не уговорить. Он человек с задоринкой, к нему особливый подход нужен.
– А не слышал, где он ныне?
– У княгини Марии в монастыре трудничает.
Отъезжая с Подозерки в свои хоромы, Неждан Иванович раздумывал: «Вот и здесь нужен Лазутка. Древодел Сидорка Ревяка один из его дружков. Они и на Сити держались вместе, и из ордынского заслона вместе пробивались. Надо немешкотно искать Лазутку. Говорят, что видели его две недели назад в городе и с тех пор как в воду канул. Знать, нашел свою семью и исчез. Хоть бы в терем зашел, словом обмолвился. И когда он теперь в Ростове появится?»
Утром все мужики пришли к избе старосты.
– С великой нуждой к тебе, Лазута Егорыч. Запасы соли давно у всех кончились. Может, окажешь милость свою и выберешься в Ростов?
– Выбраться немудрено. Мудрено соли купить. Варницы басурманами порушены, а за привозную соль купцы такую цену заламывают, что никаких денег не хватит. У меня, вишь ли, всех богатств – вошь на аркане да блоха на цепи.
– Верим, милостивец, но и мы без денег сидим.
Деньги в Ядрове (так мужики прозвали свою деревню) не требовались. Жили на всем готовом: сами засевали рожь и ячмень, горох и овес, прихваченные из сусеков еще в год бегства, сами убирали в страду и складывали в суслоны хлеб, сами молотили цепами на мирском гумне и мололи на тяжелых самодельных жерновах. С хлебом не бедствовали: ни князь, ни боярин, ни тиун над душой не стоят, что наработал, то и в свой сусек. То же и с мясцом, и с рыбой. Наловчились зверя и дичь бить, щуку, окуня и карася вершами, мережами и бреднями вылавливать.
Одним словом: не сидела в затуге деревенька Ядрово. На четвертый год татарского нашествия и своим льном разжились, бабы вспомнили про прялки и веретена, одежонка появилась.
А вот с солью сущая беда. Без соли на Руси и за стол не садятся, но куда денешься. Вся надежда на старосту. В Ростове его не трогают: добрый знакомец ближнего боярина Неждана Корзуна. Лазутку сама княгиня Мария ведает. Но как ему удастся без денег соль раздобыть? Надо полную седельную суму (что коню наперевес) набить. Это добрых четыре пуда. Мудрено!
Третье посещение Ростова обернулось для Лазутки удачей. Тесть два дня назад прибыл из Новгорода и теперь сидел с зятем за обеденным столом.
– Порадовал ты меня, Лазутка. И Олеся, и внуки в добром здравии. Скоро ли в дом?
– В Угожах надо новую избу рубить, а в Ростов возвращаться – и того хуже. Поганые в любой час могут на город навалиться. Степняки злы. Чуть князь с ними не поладит или на дань поскупится – и прощай град. Так что потерпи, Василий Демьяныч. Дочь твоя и внуки в более надежном месте.
– Да уж Секлетея сказывала, – хмурил крылатые, колосистые брови купец, но сердца на Лазутку не держал. Лихолетье на Руси, может, зять и прав. Одно странно: зять ни в какую не хочет говорить, где отсиживается Олеся с внуками.
– И чего таишься? Я ведь тебе не чужой, к соседу языком трепать не побегу.
– Береги бровь, глаз цел будет, – ввернул Лазутка. – Настанет время, все узнаешь.
Если бы у Петрухи-бортника жила одна Олеся, Лазутка бы не стал скрытничать. Но теперь на заимке Петрухи выросла целая беглая деревня, поэтому лучше держать язык за зубами.
– Я ведь к тебе с просьбой, Василий Демьяныч. Помощь нужна.
– Коль что внукам аль Олесе – всегда готов. Сказывай!
– И внукам, и Олесе, и мне на расходы. Три гривны серебра.
– Три гривны? – ахнул купец. – Деньги немалые… Коль ребятенки обносились, так я и без денег одежонку дам. Я, чай, купец, товаришко имею. И для Олеси обнову из Новгорода привез. И летник, и сапожки на меху, и добрый кожушок для зимы. Забирай без всяких денег, Лазутка.
Скитник попал впросак: надо было похитрее о деньгах спрашивать. Пришлось изворачиваться:
– За наряды спасибо, Василь Демьяныч. Кожушок непременно Олесе захвачу. Но мне нужны живые деньги. Именно три гривны. Ты не удивляйся и не переживай, деньги я тебе верну. Слово даю.
– Аль опять к боярину Корзуну побежишь, своему благодетелю? Вот бы и попросил у него, не откажет.
– Не откажет, но к боярину я за деньгами не пойду. Я к тебе пришел, Василь Демьяныч… Ну а коль не при деньгах – извиняй.
Лазутка вышел из-за стола и нахлобучил шапку.
– Не суетись! – строго прикрикнул купец и, ничего не сказав зятю, пошел в опочивальню. Вернулся с деньгами.