Святая Русь
Шрифт:
О. Нил поморщился.
– Извините меня, – этого не одобряю. Не люблю убийства. Тварь создана не нами, нам ли жизни ее мешать?
– А рыбку любите? Ушицу, а?
– У рыб кровь холодная. Да и апостолы были рыбари-с.
– Что апостолы! Думаете, нет охотников из священников-то?
– Ну, уж, что вы!
– Очень просто. Вот пример: батюшка надоровский. Человек умный, прекраснейший, вроде вас, а подите ж…
О. Нил обеспокоился.
– Да. Охотился с борзыми.
– Грех-то, грех какой!
– Конечно,
– Ай-ай-ай!
– Аккурат на мужиков, представьте себе. Ха-ха. Те в обиду: как так, наш батюшка в доезжачих. Что вы думаете: чуть не расстригли, по доносу.
О. Нил был подавлен. И закуска, уха, которую подали, не шла ему в горло: точно был он виноват за недоровского батюшку, точно сам гнался за зайцем.
– Под ерша еще пропустим, – чи-к! – гремел Фаддей Ильич, наливая водку.
О. Нил решил отклонить разговор.
– Как же насчет стекол полагаете вы, Фаддей Ильич? Посодействуйте до конца. У вас знакомство – быть может, возможно для храма с уступочкой-то?
Фаддей Ильич хохотал.
– Э-хе-хе! хороший вы человек, о. Нил, а на уме у вас все божественное. Церковь, церковь! – Он задумался. – Конечно, я сам в комитете… только я ведь больше по знакомству… Ну, там с вами, за компанию.
– Однако же вы сочувствуете идее, так сказать?
– Да-да, идее… – Фаддей Ильич развел руками, потом вдруг рассердился.
– Идее! А может, нам и не нужна вовсе церковь? А?.. Может, отлично бы без нее обошлись? А если нам аг-гроно-мическую станцию надо, прошу пана, этакую ученую шк-к-колу садоводства, я вас спрашиваю, для к-крестьян?
О. Нил был удивлен. Такой резкой перемены он не ожидал.
– То есть, позвольте: церковь есть оплот религии, так сказать, ковчег ее-с. Значит, по-вашему, и религии не надо?
– Что нар-роду нужно? Хлеб, знан-ние, гр-рамотность. Да. Где у нас Европа? Я вас спрашиваю, Европа где? Тьма, суеверие. Где больницы-с, где шоссе? Вы клерикал, о. Нил, я уж знаю!
– Это вы оставьте, прошу покорно. Вы, кажется, не совсем в порядке, Фаддей Ильич, если сочли меня католиком. Я русский священник, сорок лет учу и до конца дней буду проповедовать Евангелие, так как это высочайшая истина-с…
– Ну, вы учите, – а другие что? Доносы на учителей пишут, зайцев травят?
– Я тогда же понял-с, что вы рассказали про о. Петра, чтобы унизить наше сословие. Это не делает вам чести, Фаддей Ильич.
– Нич-чего не нужно, ни цер-рквей ваших,
И Фаддей Ильич, наливая себе пива, гремел против церкви. Пришла полночь, посветлело; перепел кричал во ржах, запели петухи; когда о. Нил встал, небо на востоке посветлело.
– Извините, Фаддей Ильич, но, если вы так выражаетесь о святыне, я не могу больше присутствовать.
– Да что такое? Что я говорю? Клерикал вы, право!
– Нет-с уж, увольте. Л старый человек, и, хотя каждый волен по-своему думать, мне пора, все же-с.
Он стал искать шляпу.
«Фу, черт, кажется, очень уж старика-то нажег, правда. Вот, выпьешь, – язык и раззвонится».
– Па-азвольте, нет, о. Нил, я вас не пущу-у, нет. Вы обиделись, я уж вижу, я хозяин, и к тому же вы прек-краснейший человек, я же не могу вас так… в огорченном состоянии…
Он встал и нетвердо, улыбаясь полупьяно, загородил о. Нилу дорогу.
– Нет, уж я пойду. И пора, пора мне.
– Ну, послушайте, вот; ну, простите меня. Я человек горячий, я действительно нек-т-р-рых по-пов не люблю, но не вас – нет, не-е-т. Хорошо: пусть там школы школами, а церкви церквами. Школы будут для школ, мужики для мужиков, а церкви для церквей. Только вы сами не должны уходить… Нет-т.
О. Нил улыбнулся. Фаддей Ильич был так смешон, – толстый, растопыренный, со смущенным лицом, что сердиться на него было трудно. «Ах, неразумие, неразумие, – подумал о. Нил, – и вино. До чего распаляет человека».
– А если я про надоровского батюшку – это не от злобы. Ну, что он? Ну, поскакал? Так ведь дрожал-то после сколько. Нет, это я без злобы.
О. Нил вздохнул и сел на ступеньку.
– Что мы с вами, враги, что ли? Фу ты, Господи Боже! Даже жарко стало.
Он отер пот и сел рядом с о. Нилом.
– Да, вы говорите: стекол нет? На сто рублей?
Они сразу стали тише, не верилось, что за десять минут эти люди чуть не поссорились.
– Я так и размышляю, – говорил о. Нил. – Если бы где-либо у знакомого купца попытать, с уступочкой… для храма.
– М-м… с уступочкой.
Фаддей Ильич вздохнул.
– Это надо обмозговать, о. Нил, обмозговать.
Но, перебрав несколько фамилий, все не могли они остановиться ни на чем.
Тогда Фаддей Ильич вдруг крякнул, сказал:
– Знаю. О. Нил, не беспокойтесь. Я хозяин, я вас обидел… стекла вам будут.
– Как же вы думасте-с?
Фаддей Ильич пыхтел, был грустен.
– Да уж везет вам, что тут! Третьего дня старушку, нынче меня.
Но потом он захохотал, обнял о. Нила.
– Пузо-то, пузо-то, – хлопал себя по животу, – толстый дурак, дал-таки себя объехать. Ну, уж я даю стекол, я, что там.
О. Нил смеялся и благодарил, хотя не очень верил.
– Вы серьезно?
– Дворянин-с, дворянин! Уж я вам говорю!