Святая тайна
Шрифт:
– Ладно. Итак…
Шарлотта держала цилиндр над подносом. Стиснув зубы, она взялась пальцами за колпачок и цилиндр и равномерно крутанула в противоположных направлениях. Сначала он не поддался. Но мгновением позже негромкий треск поведал о том, что восковая печать сломана.
Колпачок повернулся.
Ученые переглянулись, словно два заговорщика. Поднеся цилиндр ближе к свету лампы, Шарлотта рассмотрела внутри что-то свернутое в трубку.
– Ну что там? – Голос Берсеи был хриплым от напряжения.
– Как будто свиток.
Он сжал пальцы в кулак и прижал к подбородку.
– А
«Сначала монеты, теперь вот это, – с замиранием сердца подумал Берсеи. – Что же это творится…»
Шарлотта тихонько постучала по закрытому основанию цилиндра, и из него показался свиток, он на мгновение застрял и вдруг выскользнул, с негромким глухим звуком приземлившись на поднос. Шарлотта и Джованни замерли.
– Черт! Я не думала, что он так легко выскочит.
Берсеи протянул руку и указательным пальцем осторожно покатал свиток взад и вперед, пытаясь определить, не поврежден ли он.
– Цел, – тяжело выдохнул антрополог. – И похоже, отлично сохранился.
– Это пергамент?
Берсеи пригляделся повнимательнее.
– Да, скорее всего, телячья кожа.
– Вам случалось находить древние документы?
– Лично мне нет, – признался он.
– А просто развернуть его мы не можем?
– Не стоит торопиться. На первый взгляд он сохранился прекрасно, но есть вероятность, что он очень хрупок. Необходимо следовать строгой процедуре, чтобы исключить любой риск повреждения. – Джованни все пытался представить, какую тайну мог хранить документ. – А вам не кажется, что вокруг нас просто аномальное средоточие необыкновенных находок? – Его лицо помрачнело.
– Может, и так… Но у меня для вас на самом деле интересные новости.
– Результаты радиоуглеродного анализа?
– Той косточки, что я отправила Чардини, – кивнула она.
– Что он выяснил? – Берсеи напряженно уставился на нее.
– Готовы? На ногах крепко стоите? Образец настолько хорош, что с вероятностью девяносто восемь и семь десятых процента кости датируются периодом между пятым и семьдесят первым годами нашей эры.
В глазах Берсеи вновь появилась и начала расти неуверенность. Тот самый период… Просто невероятно… Левой рукой он потер спину у основания шеи – начиналась судорога. Это от стресса.
– Вот это новости…
– А деревянная щепка, между прочим, от орехового дерева, характерного для флоры израильского региона. Процент вероятности возраста составляет восемьдесят девять и семь десятых процента для периода между восемнадцатым и тридцать четвертым годами нашей эры.
Глаза Берсеи непроизвольно метнулись к скелету, словно тот вдруг ожил.
– Когда вы рассчитываете получить результаты генетического анализа?
– Возможно, завтра.
Он посмотрел вниз, на свиток из телячьей кожи и проговорил:
– Хорошо. А сейчас давайте все это задокументируем.
Шарлотта принесла цифровую камеру, включила ее и приступила к съемке внутренней части оссуария.
Погрузившись в размышления, Берсеи осознал: во всей этой истории что-то не так. Недаром отец Донован пригласил самых видных научных экспертов.
Разак вел машину по хайвэю № 4 к границе Газы. Через час езды на юго-запад от Иерусалима пышная зелень преображенной израильтянами пустыни стала чахнуть, уступая место скучному безжизненному ландшафту.
– Вам когда-нибудь приходилось бывать по ту сторону? – Бартон показал глазами на ограждение из стальной проволоки, которое тянулось на пятьдесят один километр вдоль границы, отрезавшей крохотную полоску земли от южного побережья Израиля.
– Только однажды, – печально ответил Разак. Продолжать он не стал.
Бартон вдруг почувствовал горечь во рту. Сознавая, что станет одним из горстки европейцев на крохотной территории, населенной в основном палестинцами, он предпочел бы услышать от Разака более обнадеживающий ответ, особенно в свете того, что с недавних пор «западники» стали главными объектами похищений исламских боевиков, таких, например, как Бригады мучеников Аль-Аксы.
Впереди километра на три дорога была забита транспортом: такси, легковушки и микроавтобусы ожидали досмотра на КПП «Эрец». [48] Множество машин стояло у обочин – перегрелись моторы. Укрыться было негде, и солнце нещадно изливало зной на беспомощных автовладельцев.
48
Пограничный переход «Эрец» – единственный проход, связывающий территорию сектора Газы с внешним миром.
Даже сквозь закрытые окна в охлажденный кондиционером салон «мерседеса» доносился плач детей и просачивалась удушливая вонь выхлопных газов.
– А кто этот ваш связной, к которому мы едем? – спросил Бартон.
– Мой старинный школьный приятель. Человек, который разделяет со мной многие мои тревоги о судьбе Ближнего Востока, – объяснил Разак. – Если не возражаете, я хотел бы попросить вас позволить мне вести разговор.
– Пожалуйста.
Они почти два часа добирались до широкого металлического навеса, напоминающего ангар без дверей, который служил укрытием от солнца для солдат пограничного патруля СБИ. Вдоль дороги тянулись бетонные баррикады и проволочные заграждения. По обе стороны проезда на позициях стояли танки и бронемашины.
Разак повернулся к Бартону:
– Письмо израильской полиции у вас с собой?
– Конечно.
– Отлично. Полагаю, оно нам понадобится.
Разак пытался не обращать внимания на арабского таксиста, которого допрашивала группа солдат СБИ на встречной обочине. Пара немецких овчарок обнюхивала машину в поисках взрывчатки. Он припомнил, что, по слухам, израильтяне с особым подозрением относились к одиноким водителям, следующим из сектора Газы, многие из них оказывались террористами-смертниками.