Святополк II. Своя кровь
Шрифт:
Девушка покраснела, затрепетала ресницами и быстро отвернулась, пряча лицо. Не может такого быть, чтобы ее, половецкую девку, которую лапал грязными руками враг, этот веселый красивый дружинник захочет взять в жены! Но, отвернувшись, девушка заметила такое, что заставило ее вмиг забыть обо всем.
Мимо короткой рысцой торопились четверо всадников. Двое позади, судя по виду боярские отроки, третий был немолодой, наполовину седой боярин в дорогой шубе и сдвинутой на затылок шапке с малиновым околышем. А рядом с ним…
Ждана даже ахнула, привставая в санях. Рядом с боярином, столь же добротно одетый, лихо скакал
– Светланушка, глянь-ка!
– вскрикнула она, толкая женщину в бок.
– Лют!.. Лютик! Глазам не верю!
Та повернула голову: - Кто?
– Лют, братец мой меньшой. Не помнишь?
– Хазарин?
Михаил наклонился к женщинам:
– То боярин Данила Игнатьевич, князя Святополка Изяславича боярин и советник. Отрок, наверное, сын его.
Ждана выпрямилась, глядя вслед проезжавшим.
– Лют!
Иванок вздрогнул. Как давно его никто не звал этим именем!.. Он уже почти забыл и его, и свое прошлое, и этот голос. Отрок обернулся в седле и не сразу нашел жадно глядящие на него девичьи глаза.
– Ждана?
– Лютик!
Иванок остановил коня. Девушка выскочила из саней, бегом бросилась к нему, обхватила его, спрыгнувшего ей навстречу, руками, прижалась щекой к полушубку. Лют вырос за два года, что они не видались, чуть раздался в плечах, в лице не было больше детской открытости, но это был все тот же ее милый брат, и голос его дрогнул, когда Иванок позвал ее:
– Ждана… Как ты здесь?.. А где…
– Наших никого не осталось, - всхлипнула девушка, пряча лицо у него на груди.
– Мамоньку поганые зарубили, Турилу и Петро тоже. Другие пропали. Со мной только Светлана, Ратиборова жена. Помнишь ее?
– Помню, - послушно кивнул Иванок.
– Мы у половца одного жили, работали, за скотиной ходили. Он с нами… он с нами… Ой, Лютик, какой позор! Каб не Светлана, утопилась бы я!.. Ох, как тяжко было… Да что я!
– Девушка подняла блестящие от слез глаза, дотронулась до черных кудрей брата.
– Ты-то, Лют, как спасся?
Иванок обернулся на Данилу Игнатьевича, что остановил коня, с тревогой глядя на встречу брата и сестры и не ведая, радоваться ли ему, что нашлась родня у отрока, или горевать, что парнишка теперь уйдет к родным по крови людям и оставит его одного. Боярские отроки держались в отдалении, Михаила тоже, ревниво косясь на Иванка.
– Меня Данила Игнатьевич еще той зимой сыскал, - сказал отрок.
– Из неволи вызволил, родню заменил. Я отцом его зову, - добавил он.
– А в Торческе? В Торческе нашем не был?
– Нет. У меня теперь другой дом. Я в Киеве живу. С отцом.
Ждана побледнела, отшатнувшись:
– Как? Батюшка жив?
– Нет. Данила Игнатьевич теперь мой отец.
– Иванок!
– окликнул его боярин.
– Иванок?
– переспросила Ждана.
– Да. Меня так ныне зовут. Ждана, я, - отрок быстро обернулся на старого боярина, сжал плечи сестры, - я очень рад, что ты нашлась! Я… не оставлю тебя!
– Лютик?
– ахнула девушка, но он уже, последний раз сжав ее плечи, бросился к своему коню и легко, как белка, вскочил в седло.
Михаил подъехал к оцепеневшей Ждане, наклонился с седла, подсадил девушку на коня и поскакал вперед, вслед ушедшему вдаль
Иванок сдержал слово. Данила Игнатьевич повидался со Жданой. Девушка ему понравилась, а то, как она нежно, с опаской и материнской лаской относится к брату, растопило начавший было намерзать лед в сердце боярина. Он был готов предложить названым сестрам жить у него, но Ждана твердо решила повидать Торческ. В обозе нашлось еще пять или шесть бывших торчевцев, отыскались и жители села Красного, и под их приглядом Светлана и Ждана вскоре после прихода на Русь свернули в сторону Торческа. Данила Игнатьевич выделил женщинам трех коней, нескольких овец, кое-какую утварь и рухлядь да гривну серебра, и Иванок отправился сопроводить родственниц до Торческа. Боярские холопы, охранявшие небольшой обоз, должны были помочь женщинам обустроиться на месте - или же вернуться в Киев, если вдруг окажется, что жить на развалинах Торческа невозможно.
Иванок подъезжал к родному городу в тревоге. Здесь прошло его детство. Здесь его никто не любил, кроме сестры, и он не особенно горевал о прошлом. Как он был бы рад, если бы Ждана осталась с ним! Он почти молился, чтобы Торческ оказался уничтожен.
Но город стоял. Правда, уцелела только одна его половина, на правом берегу Торчицы - вторая сгорела еще в том страшном году, и на пожарище поднималось всего две избы. Но в правой уцелела почти вся стена, часть ворот с остатками надвратной башни и даже собор, хоть и с провалившейся кровлей. На улицах тут и там оставались проплешины, но стояли и дома! Иные были старые, чудом уцелевшие от огня и чуть подлатанные, другие совсем новые. Таких было меньше, но они были!
Заночевали в селе Красном, где из восемнадцати домов осталось всего четыре. В одном из них Светлана на рассвете удивительно легко родила смуглого мальчишку, светловолосого, с темными глазками Башкорта. И хотя ее упрашивали переждать в тепле и покое несколько дней, настояла на том, чтобы в полдень поехать в Торческ. И сейчас она с тревогой приподнялась в санях, прижимая к себе спеленутого сына:
– Ждана… Наш дом!
Высокого тесового забора, огораживающего дом княжьего тиуна, больше не существовало. Был только плетень, за которым качали голыми ветками вишни и яблони с опаленной корой и обломанными сучьями. А на месте терема стояла обыкновенная избушка, к которой лепились клети для скотины и добра. Воротина была распахнута, во двор только что заехали розвальни, и двое мужчин разгружали их, сваливая на землю дрова. Они работали так споро и истово, что не сразу заметили подъехавший обоз. Остановил их только отчаянный крик Светланы:
– Ратибор!
Старший сын Захара Гостятича уронил полено. Сунув сына в руки Ждане, Светлана птицей вылетела из саней и кинулась к нему. Нечай, стоявший поодаль, мгновение стоял столбом, а потом закричал, зовя остальных.
На этот крик из избы выбежали две девочки-близняшки и бочком, поддерживая живот, выбралась молодая чернявая женщина - по виду торчинка. Светлана бросила на нее взгляд и по тени, набежавшей на лицо мужа, поняла, что эта - его новая жена. Прижав руки к щекам, она во все глаза смотрела на Ратибора. Тот, казалось, постарел, в волосах появилась ранняя седина, на дочерна загорелом похудевшем лице глаза еле мерцали, но он улыбнулся прежней улыбкой и протянул к Светлане руки: