Святополк II. Своя кровь
Шрифт:
Святополк наклонился к нему, держа в руках чашу, из которой он сделал всего один небольшой глоток, приветствуя собравшихся.
– Потешь нас, Пересвет, песней!
– сказал он.
– А уж я за то тебя пожалую!
Старый певец обратил на него ясный, как у младенца, взгляд.
– Слава о делах твоих далеко гремит, - молвил он в ответ.
– Про старое гусляры да песельники поют, а мне уж позволь потешить тебя песней новою, небывалою!
– Изволь, - кивнул князь.
– А коли песня твоя по душе мне придется, проси чего пожелаешь - всем одарю!
Когда старый певец коснулся гуслей, все сразу замолчали. Стихли
Голос у Пересвета был высок и тонок, он поднимался до самого расписного потолка, и все невольно следили за ним, ибо песня в самом деле была еще не слышана никем:
Заводил-то князь да почестей пир на многие князья, на бояра, на сильные могучие богатыри, да на все поляницы удалый…Поскольку все слушали певца, Иванок воспользовался этим, чтобы немного поесть, потому что у него от волнения кусок застревал в горле.
Прямо перед ним стояло блюдо с запеченным лебедем, а рядом горкой высились румяные хлебы с рыбой и ягодами. Но отрок не успел как следует распробовать кушанья, как услышал из уст певца знакомое имя:
Из-за тыих-то столов белодубовых, из-за тыих-то скамеечек кленовыих выставал молодой Иванушка Данильевич. Он боярам-то бьет поклон о леву руку, князю светлому бьет по правую: – Еду во далеко во чисто поле, всю-то силу вражью повысмекаю, добуду князю славу, а себе-то честь великую! Говорил светлый князь таковы слова: – Нет ли поматерее добра молодца? Отвечают все сильные могучие богатыри, все поляницы удалый: – Видеть добра молодца по поступочкам…Когда один за другим все гости стали оборачиваться к их столу, Иванок был готов провалиться сквозь землю под десятками внимательных, восхищенных, завистливых глаз. Еще бы! Думалось ли ему хоть когда прежде, что и про него будут слагать былины! Он покраснел до ушей, когда певец Пересвет завел в песне речь о том, как он сражался с половцами: «Куды махнет - туда улочка, куда отмахнется - переулочек…» Хотелось вскочить и крикнуть: «Не было такого!» Но ноги почему-то были словно ватные, а на глаза просились слезы.
Он едва не вскочил и не кинулся бежать прочь, когда песня смолкла и вся палата грянула «славу». А князь Святополк поднялся со своего места и поднял чашу с вином.
– Вот каковы на Руси воины!
– возгласил он.
– С такими богатырями нам никакой враг не страшен!.. Испей со мной, Иванок Данильевич!
Данила Игнатьевич толкнул Иванка локтем, веля подняться. Отрок выпрямился. Князь отпил из чаши вино и протянул ее отроку. Бояре стали вскакивать, передавая княжеский дар из рук в руки, пока он не лег в подставленные ладони Иванка. Под пронизывающим взором князя юноша задержал дыхание и, не чуя вкуса вина, единым духом опорожнил чашу.
– Благодарствую за честь, великий князь!
– воскликнул он, чувствуя, что, если скажет еще хоть слово,
Мстислав, сидевший рядом с отцом, весело подмигнул Иванку, и тот еще больше смутился от княжеской милости. А Данила Игнатьевич поглядывал на мальчика и улыбался горькой и гордой улыбкой, по-хорошему завидуя приемному сыну и радуясь за него.
Осторожно прикрыв за собой дверь, Иванок сделал несколько шагов и обхватил голову руками. За спиной еще шумел княжеский пир, но отрок больше не мог там находиться. Улучив минуту, он перемигнулся со Мстиславом, тот что-то шепнул отцу, и по тому, какой взгляд бросил Святополк, кивая, понял, что ему разрешают уйти. Обычно с княжеского пира уходят, только когда отпустит князь или когда уже станет ясно, что вино и мед выпиты, а яства подъедены. В прежние времена бывало, что гости гуляли и пили по два-три дня сряду, засыпая под столами и просыпаясь для продолжения трапезы. Сейчас не прежние времена, но Иванок всем существом своим чувствовал, что более не может там оставаться.
Все хлопали его по плечу, поздравляли, набивались в друзья и даже открыто предлагали его названому отцу обручить юного богатыря со своей дочерью, внучкой или племянницей. Подобные речи смущали Иванка еще больше.
Сейчас он был один и мог отдохнуть. Но только Иванок выпрямился и сделал несколько шагов, как рядом тихо скрипнула дверь.
– Отрок!
Иванок обернулся. В щели боковой двери мелькнул глаз холопки. Потом девушка высунулась целиком, воровато огляделась по сторонам и поманила его пальцем:
– Иди сюда!
Она была хороша собой и молода, и Иванок послушно сделал шаг. Холопка взяла его за запястье, потянула за собой:
– Не бойся! Госпожа моя хочет тебя видеть!
– А я и не боюсь, - ответил Иванок.
Холопка повела его полутемными ходами, проведя сперва в одну, потом в другую горницу, затем поднявшись по скрипучим ступенькам, и, когда она толкнула еще одну дверь, всю покрытую затейливой резьбой, и в ноздри пахнуло незнакомыми сладковатыми ароматами, он понял, что попал на половину княгини.
Маленькая горница, скупо освещенная небольшими слюдяными оконцами, была убрана богато. На столе на скатерти стоял кувшин, два небольших кубка и подносы с пирогами и медовыми пряниками. Возле стола, сцепив руки на груди, стояла невысокая девушка в алом летнике [35] . С первого взгляда, встретившись глазами с ее карими, слегка раскосыми очами, Иванок узнал Святополкову княгиню, Ирину Тугоркановну. От изумления он даже не смог отдать поясной поклон и только потянул с головы шапку:
[35] Летник – русское женское нарядное платье с длинными (часто до пола) широкими рукавами.
– Здрава будь, матушка!
Девушка хрустнула пальцами, кивнула холопке:
– Ты иди, иди поглянь…
Холопка вышла, прикрыв дверь и оставив их наедине.
– Ты Иван Данилиевич?
– тщательно выговаривая каждый звук, спросила княгиня.
– Иванок, - сглотнув, с трудом сказал отрок.
– Прежде Лютом звали… Данила Игнатьевич… он отец мне.
– Я… тебя искала.
По-русски говорила Ирина Тугоркановна чисто, по-своему напевно выговаривая слова.
– Поди сюда.