Святополк II. Своя кровь
Шрифт:
Давид Игоревич боялся даже выйти на стену, когда ему донесли, что братья обложили город станом. Он затворился в своем тереме, опасаясь допускать к себе даже родных, и был очень изумлен, когда на исходе третьего дня осады узнал, что в город прибыли гонцы от Ростиславичей. Как они проникли в осажденный город, сказать было трудно. Но их глашатаи кричали на всех площадях, у ворот и даже возле княжеского терема, передавая владимирцам волю князей.
Давид Игоревич, крадучись, вышел на крыльцо. Один бирюч остановил коня прямо возле его ворот и высоким, почти женским голосом, кричал:
–
Громкий гул голосов был ответом глашатаю, но не успел Давид Игоревич крикнуть слуг, чтобы уняли крикуна, как тот пришпорил коня и поскакал сквозь людское море прочь.
Владимир гудел до ночи, а наутро собралось вече. Со страхом прислушивался к голосу вечевого била Давид Игоревич - мало ли, до чего могли договориться люди, а ведь туда ушли и некоторые его бояре, и воеводы, и часть дружинников! Из оконца терема была видна часть площади возле храма Успения Богородицы. Ее всю запруживал народ. Невнятно раздавались голоса…
Потом шум стал приближаться. Толпа пришла в движение, прихлынула к высокому забору княжеского подворья, морским прибоем ударила в ворота, и они, казалось, зашатались.
Стукнув в дверь кулаком, в горницу заглянул сын Всеволодко:
– Отче, народ на подворье! Бояре наши с ним… Тебя зовут. Выйдешь?
За окном гудело вече, и Давид, зная, что с ним не поспоришь, тяжело ступая, вышел на крыльцо.
Ворота были распахнуты настежь, и толпа теснилась там. Впереди, на дворе, у самого красного крыльца, стояли выборные - среди них Давид Игоревич узнал трех из своих бояр, нескольких купцов, городских старейшин и даже протопопа Успенского храма. При виде князя гул голосов слегка стих. Некоторые потащили с голов колпаки.
– Почто шумство чинится?
– крикнул Давид.
– Слово от Владимира-Волынского к тебе, князь!
– степенно ответил протопоп.
– Слушаю.
– Внемли гласу народа!
– заговорил протопоп.
– Людство владимирское порешило сказать тебе - не можно нам спорить с силой. Ростиславичи требует Туряка, Лазаря Мишинича и Василя. Выдай бояр своих, князь, ибо они подвигли тебя на непотребство. Вина на них. За них мы не бьемся, а за тебя станем биться. Но ежели не захочешь отдать виновных, отворит Владимир-Волынский ворота Ростиславичам, и тогда помышляй, князь, сам о себе.
– Да вы… да вы что?
– Давид Игоревич покачнулся, сорвался на крик.
– Да вы хоть ведаете, кому указываете? Я князь! Я…
Его слова потонули в грохоте и реве возмущенного народа. Вздымались кулаки, пролетело несколько камней, упало в пыль двора. Дружинники кинулись было оттеснить народ, но увязли в нем.
– Внемли гласу народа - се глас Божий!
– наставительно промолвил протопоп. Бояре согласно закивали. Им было что - Ростиславичи ясно дали понять, что требуют крови только этих троих, а иначе владимирцев
– Рад бы послушаться Владимира-Волынского.
– Давид Игоревич даже сошел немного с крыльца, чтоб быть ближе к людям.
– Болит у меня душа за город. Но что я поделаю - нету сих мужей во Владимире. Услал я их в Луцк!
– Так мы их воротим!
– важно промолвили бояре.
– А пока пошлем Ростиславичам весть, чтобы ждали.
– Они повернулись к толпе в воротах и закричали: - Слать гонцов в Луцк за боярами!
Толпа откликнулась радостным ревом и отхлынула прочь.
Вече порешило все быстро - в тот же день несколько гонцов ушли в разные стороны. Один подался в стан Ростиславичей с вестью о том, что враги скоро будут отданы, а другие помчались в Луцк. Но пока на площади судили и рядили, Давид Игоревич отправил в путь своего гонца. Выбравшись из города впотай, всадник ушел в сторону Луцка. В шапке он вез послание для Князевых советников немедля уходить в Турийск и носа без княжьего слова не высовывать.
Гонец обогнал посланцев от Владимира-Волынского всего на четверть дня. Напуганные участью, которая ожидала их дома, бояре помчались кто куда. Туряк, коему гонец привез особый наказ, с десятком отроков поскакал в сторону Киева, а Лазарь Минишич и Василь поспешили в Турийск - городишко малый, неприметный, затерявшийся в лесах и болотах, окружавших речку Турью. Тихо и дико было там - можно отсидеться.
Ни с чем воротились гонцы Владимира-Волынского. Только и сказали, что ушли бояре по княжьему слову прочь из Луцка, а куда - неведомо. Прождавшие несколько дней впустую Ростиславичи теряли терпение, и, опасаясь за свои животы и имение, вече собралось снова. На сей раз людство на площади шумело недолго, а сразу направилось к княжьему терему. Княжеские дружинники пробовали сдерживать толпу, но их смели и раскидали, как кутят. Ворота были высажены, владимирцы ворвались на подворье.
– Князя! Князя звать к ответу!
– кричали сотни глоток. Те, кому не хватило на дворе места, запрудили улицу, лезли на заборы.
Бояре, те, кто не остался дома и не смешался дальновидно с толпой, метались по горницам. Давид потерянно сидел в своих покоях, обхватив голову руками. Даже сквозь стены долетал рев толпы. Сыновец Мстислав и княжич Всеволодко были тут же, жадно заглядывали в глаза.
– Князь!
– На пороге возник боярин Вакей.
– Выйди к людям, князь! Усмири народ!
– Народу кровь людей моих надобна, - с придыханием воскликнул Давид.
– Народ за животы свои опасается, - осторожно возразил боярин.
– Ростиславичи Всеволож дотла сожгли. Не выдашь бояр - наш черед настанет. Выйди к людям!
Давид тяжко вздохнул, поглядел на Мстислава и Всеволодку.
– Поди крикни - иду, - устало сказал он. Шаркающей походкой проходя по терему, он уже знал, что скажет толпе. Уж если бояре сами просят отдать своих же родичей и соседей на расправу, то спорить не след. Иначе город взбунтуется.