Святослав Великий и Владимир Красно Солнышко. Языческие боги против Крещения
Шрифт:
Наконец гнезненский правитель объявил о своем согласии на брак любимой дочери Марыси с туровским князем Святополком. Пообещал отправить в Киев вслед за русским посольством и свое, чтобы договориться о свадьбе, а потом уж привезти невесту. Саму Марысю согласия никто не спрашивал. А девичье сердце лежало к молодому шляхтичу Казежу. Девушка успела тайно расспросить одного из русичей о князе Турова. Ничего хорошего не услышала, Святополк уродился не в красавицу мать, а в невзрачного отца, князя Ярополка. Ее отец Болеслав уже поговорил с дочерью, объяснил, что если станет себя умно вести и умно мужа наставлять,
— Святополк слаб духом, мягкотел, хотя князя Владимира и своих братьев не любит.
Королевна все поняла и без остальных слов, положила ручку на руку отца:
— Не бойся, отец, при нем буду я!
Болеслав благодарно посмотрел на свою разумную дочь. Из нее выйдет хорошая королева русов!
После этого, узнав, что в светелку к Марысе поздним вечером вдруг стал захаживать шляхтич Казеж, ничего не сказал. Но стоило дочери все же отправиться в Туров, как шляхтич тоже отправился… к праотцам. Королевна об этом не узнала, но ей было бы все равно. Марыся свое получила, не хотела доставаться сразу нелюбому Святополку, потому приласкала от души понравившегося шляхтича, а верная служанка научила и как остеречься, и как мужа обмануть.
Но это было после, а сначала Болеслав провожал русское посольство. Собирал в дальнюю дорогу заботливо, сам осматривал, хорошо ли подкованы кони, крепки ли подпруги, каковы дорожные припасы. И наставлял, наставлял… Особо про то, какой дорогой лучше ехать, все твердил, что сами русичи выбрали не лучшую, мол, на развилке надо бы свернуть влево, там быстрее и удобней. Бажен ничего не возразил на такой совет, напротив, согласно кивал, даже чертил на бересте, как ехать. Обещал все передать князю Владимиру, сказать, чтоб ждал посольство от Болеслава, а позже и Марысю.
Сама королевна, услышав совет отца, едва сдержалась, даже рот рукой прикрыла, чтоб не сказать, что та дорога ведет в никуда, в болота, по ней давно никто не ездит. Сдержалась, но отца позже спросила. Тот, хмыкнув, ответил, что так надо.
— Ты не собираешься меня Туровскому князю отдавать? Это только обман?
Болеслав отрицательно помотал головой:
— Нет, дочь, все не так. За князя ты пойдешь, да только мы свое посольство пришлем.
— Почему? — поразилась Марыся.
— Этот русич услышал, что не надо бы слышать. Им не жить. А наше посольство позже поедет, сделаем вид, что не ведаем, куда киевское подевалось.
Рогнедичи отправились к матери прощаться. Рогнеда поразилась решению князя, но как она могла возразить? Понимала только одно — сыновья будут далеко, и когда еще свидятся, одному богу известно. Всеволод пришел только из-за Ярослава, все торопился, потому мать и отпустила его быстро. Старший брат задержался дольше.
— Ярослав, ты станешь сильным князем, ты справишься с Ростовом. Предславу попроси заходить ко мне чаще. Мне самой на княжий двор дороги нет. Как ей там живется с мачехой? Сама ничего не говорит, но я же по глазам вижу, что не слишком княгиня с ней ласкова.
Сын дернул плечом, о мачехе и слышать не мог:
— А с кем она ласкова? Только с отцом, да и то когда добиться своего хочет. Ромейская кровь — она и есть ромейская. Ее придумка нас всех подальше друг от друга и от Киева разослать! Кто при отце остается? Дочерей замуж выдадут, будут только Бориска с Глебом, те и слова против никогда не скажут, да ее сыновья.
Чувствовалось, что княжич не просто раздражен, он обижен до глубины души. Рогнеда подумала, что зря князь так с ее сыновьями и со Святополком, но что она могла сделать? И вдруг попросила, чтоб Святополк тоже пришел, если не против. Ярослав подивился, но просьбу брату передал.
Святополк только кивнул в ответ и тотчас отправился в монастырь, ведь назавтра надо уезжать. Он с любопытством оглядывал монастырский двор, неказистый терем, в котором жили монахини, потом скромную келью мачехи. Но главное, что увидел — глаза Рогнеды, заботливые и ласковые. Бывшая княгиня смотрела на него материнским взглядом, да и говорила так же. Святополк решил, что позвала, чтобы передать что-то сыну Изяславу, который недалеко от Турова, но ошибся. Рогнеда помнила ту детскую обиду и досаду княжича, что братьев ласкают, а его нет.
Она смотрела на княжича с материнской любовью. И ей, как и всякой матери, было все равно, что тот не слишком хорош собой. Святополк удался в отца Ярополка, немного жесткое, несмотря на молодость, лицо, холодные глаза смотрят из-под почти сросшихся на переносице бровей настороженно. Тонкий, с нервными, подвижными ноздрями нос, от уголков тонких, бескровных губ к подбородку две складки. Лицо не юноши, но взрослого человека, хорошо знающего, что его недолюбливают.
— Святополк, ты уже самостоятельный князь. Скоро женишься. Невеста красавица, я слышала. Твоя мать Наталья далеко, позволь мне благословить тебя и на княжение, и на женитьбу?
Горло княжича перехватило так, что впору воздух ртом хватать. Князь Владимир всегда держал себя с ним, точно урок какой давал, матери мальчик был не очень нужен с малых лет. Только эта женщина не раз пыталась приласкать его, но обиженный княжич не давал. А вот теперь почувствовал, что в том была его главная ошибка. Стоило просто прижаться к плечу княгини, и он тоже мог бы считать себя ее сыном! Но теперь поздно, завтра княжич уезжает в дальние земли, а когда вернется и вернется ли вообще — бог весть…
И все же он преклонил перед мачехой колено. Рука Рогнеды легла на его волосы, погладила, губы прижались к макушке:
— Будь счастлив, сынок…
Еще не совсем взрослый, хотя уже и сосватанный княжич в ответ прижался к ее руке, спрятал лицо, Рогнеда почувствовала влагу на коже, но ничего больше говорить не стала, просто гладила и гладила упрямый вихор на затылке, никак не желавший прилегать к остальным. И думала о том, что не смогла вовремя приласкать княжича, чтобы и он не чувствовал себя одиноким среди многих людей. Сердце зашлось мыслью об Изяславе, старший сын тоже один и далеко. Всегда рвавшаяся на части между сыновьями, живущими врозь, Рогнеда молилась и не знала, как отмолить свою вину перед ними.