Святослав
Шрифт:
— Это правда, Иоанн, и Никифор всегда вспоминал тебя, когда об этом заходила речь.
— Да разве я только это сделал? Сколько раз рисковал я собственной жизнью из-за него! Сколько сокровищ прислал ему из Азии и Египта!… Даже этот дворец он построил на мое золото. Я мог бы стать самым богатым человеком в империи…
— Я знаю, Иоанн, что взял у тебя Никифор. Но разве ты не богаче сейчас, чем он?
— Это правда, — согласился Иоанн и положил руку на плечо Феофано.
— Что же у вас произошло? — спросила она.
— В прошлом году, — начал Иоанн свой
— Ты ошибся, Иоанн, — сказала Феофано, и в темноте послышался ее смех. — Ты должен был взять город внезапно, силой…
— Но ведь я выполнял волю императора, — оправдывался Иоанн. — Кто же из нас тогда дурак — он или я?
Феофано не ответила на его вопрос и тихо промолвила:
— Многое приходится делать внезапно, брать силой.
— Именно так и сделал сегодня Никифор, — заметил Иоанн.
– Совсем неожиданно силою василевса он лишил меня в одно мгновение звания доместика схол и велел выехать в Армению.
— Сила побеждает силу, а ты победил Никифора, — прошептала Феофано.
— Да, за все, что он мне сделал, я имею право его убить. Но сейчас еще рано. В Кесарии за мной стояли войско и полководцы. В Константинополе у меня только один друг — ты…
— Не все делается сразу, исподволь ты соберешь сторонников и в Константинополе.
— Он повелел мне выехать из Константинополя.
— Никифор позволил тебе остаться здесь, ты только не сможешь посещать Большой дворец.
— Феофано! — прошептал он. — Если ты мне поможешь, я отыщу дорогу не только во дворец, но и до самого неба. Я люблю тебя так, как никого никогда не любил, и, если его не станет, я положу к твоим ногам всю Византию.
Феофано промолчала, перебирая тонкими пальцами его волосы.
— Напрасно ты думаешь, — тихо промолвила она, — что и сегодня Византия не моя. Пустые слова, что ею управляет Ни-кифор. Я управляю им… и Византией. Но мне этого мало. Наступило время, когда империя должна управлять всем миром. А Никифор не может этого сделать.
— Кто же, Феофано, может это сделать?
— Ты, вместе со мной. Можешь не торопиться. Мои люди стоят у стен гинекея.
Иоанн Цимисхий покинул Буколеон перед рассветом тем же путем, каким попал в него. Евнухи, сторожившие в сенях гинекея, вывели его потайным ходом к западной стене Буко-леона. Там Иоанна ждали несколько легионеров. Вместе с ними он направился по оврагу на север, далеко обогнул Ипподром, вышел к юго-западным стенам Большого дворца и очутился в городе. Там бояться было уже некого.
Феофано не спала. Она лежала с закрытыми глазами в своей опочивальне, усталая, бессильная, но удовлетворенная и счастливая.
Много могла бы рассказать опочивальня василиссы роме-ев, где сейчас лежала Феофано. Если бы вещи могли говорить, то выложенный из белого
И все— таки эти стены не видели и не знали всего, что делала Феофано. В слабом, призрачном свете нового дня, что просачивался сквозь завешенные окна опочивальни, Феофано вспоминала, как паракимомен Василий дал ее свекру, императору Константину, яд, который готовила она сама, как вместе с Василием они подсыпали яд и ее мужу, императору Роману, как вместе с тем же Василием и еще несколькими полководцами, их соучастниками, венчали на престол Никифора…
Василеве Никифор! О, Феофано надоел этот увалень, который забыл, как нужно держаться в седле и который проводит больше времени перед иконами, чем на золотом троне! И он еще помышляет о покорении Азии, Болгарии, Руси?! Нет, не о таком императоре мечтала Феофано!
Ее выбор давно уже пал на Цимисхия. Любовь? Нет, Феофано не любила и его, как не любила никогда и никого, — ей просто нравилось, что Иоанн статен и ловок, он — Феофано видела это собственными глазами — мог, разбежавшись, перепрыгнуть через шесть лошадей.
Феофано давно уже решила убить Никифора, императором должен быть Иоанн. Она только не знала, как это сделать. Па-ракимомен Василий? Нет, ему было опасно отравлять третьего императора.
Феофано помышляла еще об одном. Ее начинал беспокоить постельничий Василий, который был ее сообщником в отравлении двух императоров, а теперь должен помочь убить третьего. Такой сообщник был опасен: он слишком много знал — его следует убрать.
Когда в опочивальне стало светлее, Феофано встала, пошла к тайнику в стене, раскрыла дверцы и вынула оттуда яд, приобретенный у египетских купцов. Яд действовал мгновенно и предназначался паракимомену Василию.
9
Поздно вечером Георгий Сурсувул с несколькими бондами и небольшой дружиной примчался в Преславу. Они были покрыты пылью, измучены, у Сурсувула зияла на лбу рана.
Сурсувула, видимо, ждали с нетерпением— едва он остановил перед дворцом коня, к нему кинулись со всех сторон боля-ре. Сурсувул ничего не ответил на их вопросы и, раздраженно махнув рукой, направился прямо в покои кесаря Петра. По виду Сурсувула боляре поняли, что нечего ждать добра.
А Сурсувул бежал по царским покоям. Стража угодливо расступалась перед ним и провожала глубокими поклонами.
Но что это? Войдя в один из покоев, он услышал, что где-то близко поет большой мужской хор. Хор пел торжественно и громко:
Слава в вышних Богу, и на земле мир… Раздраженный Сурсувул раскрыл еще одну дверь. Кто смеет в царском дворце говорить и петь о мире, когда у Дуная гибнет слава Болгарии?
И когда Сурсувул сильной рукой распахнул еще одну дверь, он увидел, что у стены стоит хор, а посреди покоя несколько священников подняли кресты над коленопреклоненным монахом, склонившимся до самого пола,