Святослав
Шрифт:
Не понимал Добрыня и того, почему княгиня Ольга так часто приходила из своего загородного терема на Гору, к внуку Владимиру. А когда князь уехал на брань с хозарами, то взяла Владимира к себе, баловала и не чаяла в нем души.
Но юный княжич не отвечал на ее любовь, уклонялся от ее ласки, он любил только князя-отца и Добрыню.
Конечно, князь Святослав это понимал и потому никогда не брал Добрыню с собой в походы, не послал бы его и теперь. Но, зная, видимо, о Новгороде больше, чем другие, сказал Добрыне:
— Едешь ты, Добрыня, с
И Добрыня поехал за Верхний Волок, в верхние земли Руси.
3
В Любеч волостелин Кожема с небольшой дружиной примчался к вечеру. Кони были в мыле, всадники шатались, как пьяные. Но задерживаться надолго не приходилось, предстояло ехать в иные села над Днепром, и любечанам было велено тотчас же собираться.
Вместе со всеми пошел и Микула. Собрались они загородищем над Днепром — там испокон веку был торг, устраивались игрища и празднества; за городищем же, в поле, покоились в курганах старейшины да и простые люди их рода.
Все стояли на круче и слушали волостелина Кожему, который, с золотой гривной на шее, сидел на коне и говорил:
— Великий князь киевский Святослав велел поведать людям своим, что греки испокон веку творили Руси великое зло, ныне же обманно замыслили убийство и смерть: думают поработить соседей наших — болгар, а потом и нас… Князь Святослав велел поведать людям своим, ~ продолжал Кожема, — что должны мы встать за честь и славу нашу, по завету отцов идти на врага. За собою кличет вас великий князь на рать!
Микула внимательно, не пропуская ни единого слова, слушал Кожему. Когда же он произнес: «За собою кличет вас великий князь Святослав на рать!» — Микула поглядел по сторонам.
Он думал, что из толпы его односельчан один за другим станут выходить почтенные люди, которые в давние времена были на брани — ведь она приносила им дань и славу, — выступят Бразд и Сварг, выйдут Гордин и Пушта. Микула думал: их будет столько, что ему не найдется места. Да и разве Мику-ле идти на рать — у них и кони и оружие, а у него голые руки.
Но почему же не выходит вперед, не подает голоса Бразд, Сварг? Только теперь Микула заметил, что Сварга между ними вовсе нет, а издали долетает звук ударов его молота — Сварг ковал кольчуги, мечи. Не выступили вперед и Гордин, Пушта -они стояли в сторонке и о чем-то толковали между собой.
— Мужи! — слегка растерявшись, с тревогой в голосе крикнул Кожема. — Земля наша в опасности, нам и детям нашим грозит смерть. Либо ромеи, либо мы… Князь Святослав кличет всех своих людей.
Часто и сильно забилось сердце в груди у Микулы. Теперь он был уверен — все выйдут вперед, их зовет князь Святослав, земле грозит великая беда, смерть готовят им ромеи.
Но снова никто
И тогда Микула вспомнил своего отца Анта, вспомнил его слова о неведомом кладе, который Микула должен охранять, вспомнил, как отец говорил о том, что придут иные времена, другие люди, но Микула должен остаться таким же, должен помнить и охранять родную землю…
И если Микула раньше никак не мог понять, о каком кладе говорил отец, как и не знал того, где его искать, то сейчас ему казалось, что он все понял.
Он понял, что любит больше всего на свете Днепр, синие горы над ним, зеленые луга и желтые косы, теплое небо над собою, жену и детей, людей, которые стоят рядом с ним на холме, и за все это готов отдать свою кровь и жизнь.
Микула сделал шаг, другой, третий, остановился перед Ко-жемой и сказал:
— Иду на рать!
Волостелин окинул взглядом высокого, широкоплечего, жилистого Микулу, который смущенно переминался с ноги на ногу, и сказал:
— Добро, воин!
А вслед за Микулой стали выходить и другие люди из селищ — пожилые, молодые, совсем юные… Их становилось все больше и больше, только Бразд продолжал тихую беседу с во-лостелином.
Микула медленно возвращался домой; на валу городища он долго стоял и глядел, как расходятся во все стороны любе-чане. Поехал и Кожема, рядом с ним, держась за стремя, шагал Бразд — он вел волостелина к себе в новый терем. Когда они скрылись вдали, Микула спустился с вала и вошел в свою землянку. Усевшись подле очага, он сказал Висте:
— Так вот, ухожу я, Виста! Собери-ка ноговицы, две сорочки и постолы. Далеко ухожу, на рать.
Виста всплеснула руками:
— Ты — на рать? Но куда?
Задумчиво глядя на огонь, на красные и желтые языки пламени, Микула ответил:
— Наромеев… далеко-далеко!
Висте трудно было поднять, против кого и ради чего Микула идет на рать, и она спросила:
— Ты хочешь получить дань и стать таким же, как Бразд?
— Нет, — ответил Микула, — не за данью я иду и не стану таким, как Бразд.
— Значит, хочешь обновить отцовскую землянку и клети, купить лошадей, засыпать ямы житом?
— Ты многого хочешь, — сказал Микула. — Все сделаю, но после войны.
— А Бразд и Сварг идут на рать? — спросила Виста.
— Нет…
— Боги! — воскликнула Виста. — Богатый брат остается, хотя ему и есть что защищать, а ты, дерюжник, рваная свита, ты идешь. Зачем?
Микула долго молчал, потом, почесав затылок, неторопливо ответил:
— Бразд не идет потому, что ему нечего защищать! Свое богатство? Да если сюда и придут греки, с ними он не поссорится. Ворон ворону глаз не выклюет, грек и Бразд друг другу зла не учинят… Вот меня он обманул — закуп я у родного брата, скоро-скоро обельным холопом его стану. А что делать — приди сюда грек, чует мое сердце, ярма у них готовы на выи наши, пропадем мы все и наша земля…