Святославичи

Поротников Виктор Петрович

–  Ишь ты, «уступи»!
– скривился Изяслав.
– Плохо тебе, что ли, в своем Чернигове?

–  Не по плечу тебе великокняжеская власть, брат мой, коль пустяшный случай в такие сомнения тебя загнал, - заговорил Святослав с ноткой осуждения в голосе, - коль на поводу у бояр своих идешь. Больно мне смотреть на тебя. Великий князь должен быть господином и словам, и делам своим, ибо он - князь! А ты еще и шагу не ступил, а уже трясешься, как бы кого не обидеть. Отцовский закон готов ногами попрать в угоду дружине своей. Стыдись, брат! Изяслав вскочил с кресла и забегал по комнате.

–  Ты чего это?

Поучать меня хочешь?.. Шибко умный, да?.. Вижу, как ты на стол киевский давно метишь!.. Думаешь, попался Изяслав, как заяц в силок. Может, думаешь еще, что тебя на стол киевский позовут. Дал Бог братьев, одного из Переяславля не дозовешься, другой только и помышляет, как меня с трона оттолкнуть!

«Да чего тебя сталкивать, сам упадешь!» - подумал Святослав.

А Изяслав продолжал бегать взад-вперед и изливать свое негодование.

–  Мне ли не знать, какие мыслишки в голове твоей гуляют. Вместе ведь росли. Ты в отрочестве ставил себя выше нас со Всеволодом. Только зря ты думаешь, будто великокняжеская власть такое уж благо: голова от забот кругом идет! Умники в боярской думе одно талдычат, крикуны на вече другое, польская свита супруги моей третье, а я, как осиновый кол, посередке и на меня все грехи вешают. Тут я не прав, этим я не угодил, про тех забыл. Кругом виноват!

Думал, брат родной мне подскажет, по какой тропинке ступать, дабы не оступиться. Но брат-то у меня такой заумный, что в речах его смысл узреть мудрено. А коль по-простому скажет, то как обухом по голове - уступи-ка ему стол киевский, ни много ни мало. Ежели ты так умен, дай совет дельный, а не ходи вокруг да около. Эдак каждый может рассуждать, мол, заранее надо промыслить о том, не допустить того, не проморгать сего… Ты скажи, как исправить допущенный промах, а уж избежать его повтора, о том я сам позабочусь.

–  Я же сказал тебе, поступай по «Русской Правде», - сказал Святослав.

–  Не могу я против дружины своей идти, понимаешь ты это иль нет!
– Изяслав в отчаянии постучал себя кулаком в грудь.
– Ты сам-то часто наперекор боярам своим идешь?

–  Тогда предай смерти убийцу Яловата, - вставил Святослав.

–  И на это пойти не могу!
– воскликнул Изяслав.
– И так по Киеву слух ходит, будто в день суда народ повалит на княжий двор. Как же я принародно закон нарушу. В уме ль ты, брат?

Святослав почесал голову и рассмеялся.

–  Стало быть, ехало не едет и ну не везет.

–  Мне от смеху твоего не легче, - рассердился Изяслав, - ты по делу толкуй, а нет, так проваливай отсель. У меня своих пересмешников хватает!

Святослав откашлялся в кулак и хмуро произнес:

–  У меня у самого та же беда, да только с другого боку: с ролейными закупами [100] сплошная морока. В «Русской Правде» лишь повинности закупов указаны да вира за убийство закупа, а как принудить смердов-закупов работать на господском поле три дня в неделю, про то не сказано ни слова. Наказания за провинности тоже перечислены. Стало быть, устарел Закон отца нашего. Вот о чем нам подумать следует, брат мой.

[100] Ролейный закуп - кабальный смерд, посаженный на землю князя или боярина и не имеющий права

уйти от своего господина. От слова «ролья» - пашня.

–  Кому это нам?
– подозрительно прищурился Изяслав.

–  Тебе, мне и Всеволоду.

* * *

Вечером пришел Изяслав в спальню довольный: надоумил-таки его Святослав. И впрямь, чем голову ломать, к Закону приноравливаясь, не проще ли Закон переменить. Вот управится Всеволод с брачными хлопотами, соберутся Ярославичи вместе и поразмыслят над «Русской Правдой». Сынку же торгашескому Святослав посоветовал побег устроить для успокоения народа. А чтобы бояре киевские ничего не заподозрили, Изяслав должен после этого строжайший розыск учинить по всему городу.

Гертруда, глядя на довольное лицо мужа, укладывающегося на ложе, поинтересовалась:

–  Чему ты так радуешься, муженек? Сияешь как полная луна!

Изяслав с нежностью запечатлел на лбу супруги долгий поцелуй.

–  Покойной ночи тебе, любая моя. Уединению с тобой радуюсь, телу твоему бесценному, к коему ты меня с недавних пор опять допускать стала.

–  Ой, не лги мне, Изяслав! Ой, не лги!
– Гертруда погрозила мужу пальцем.
– О чем со Святославом шептался? Гляди, обведет он тебя вокруг пальца.

–  И за всем-то углядит, и обо всем-то проведает, кудесница моя кареглазая!
– прижимаясь к жене, ласково молвил Изяслав.
– Еще бы мысли чужие читать умела.

–  Твои-то мысли, сокол мой, я и так все наперед знаю, - с легкой усмешкой заметила Гертруда.

Чувствуя, куда тянется рука Изяслава, и ощущая на своей щеке его возбужденное дыхание, Гертруда попыталась отстраниться.

–  Остынь, свет мой. В канун-то чистой субботы грех. Иль не христианин ты?

–  Да с крестом на шее покуда, - невозмутимо ответил Изяслав, стаскивая с жены тонкую исподнюю рубашку.
– В народе говорят, что днем грешно, то ночью потешно. Ляг же под меня, как ты это умеешь. Истомился я по тебе за день!

–  Все вы, русичи, грешники, - со вздохом произнесла Гертруда, ложась поудобнее…

Княжеский постельничий Людек, притаившись под дверью ложницы, затаив дыхание, прислушивался к тем неясным звукам, доносившимся изнутри. Сначала ему были слышны негромкие голоса князя и княгини, которые вскоре смолкли и потянулась волнующая молодую кровь череда звуков, несколько приглушенных и разделенных порой долгими паузами полнейшей тишины. Тогда Людеку начинало казаться, что князь и княгиня наконец уснули. Но, спустя минуту или две, острый слух постельничего снова улавливал шевеление в ложнице: не то скрип кровати, не то еще что-то.

От долгого стояния в полусогнутом положении у Людека затекла поясница, заныла шея, но он по-прежнему не мог оторвать ухо от двери, словно путник, измученный жаждой, припавший к роднику с чистой водой.

Внезапно Людек услышал протяжные стоны княгини, полные расслабленной неги. Сердце его яростно заколотилось в груди, а на лбу выступил пот. Его обожаемая госпожа там за дверью сейчас отдается своему супругу, которого она совсем не любит, даже больше, презирает и за глаза называет «вонючим медведем». Это слышали все служанки княгини.