Святославичи
Шрифт:
Едва закрылась дверь за ушедшими киевскими боярами, в светлице закипели страсти!
Святослав рвался, не мешкая, идти с дружиной на Киев и не понимал, почему этому противятся его воеводы.
– Пойми, княже, - говорил седовласый Веремуд, - половцы рассыпались как саранча от Днепра до Десны. Того и гляди, под Черниговом объявятся! А ты собрался дружину из города уводить. А коль запрется Всеслав в стенах киевских, как ты до него доберешься? Чего доброго меж двух огней скажешься: Всеслав с одной стороны, поганые с другой.
– Поганым свара меж князьями будет на руку, - закивал
– Нельзя Чернигов в столь тревожное время оставлять, - вторил Регнвальд.
– Киев никуда не денется!
– Не таковский противник князь Всеслав, чтобы его с наскока одолеть можно было, - заметил Путята, сын Прокши.
– Кто знает, может, люду киевскому и Всеслав придется не по душе, - высказал свое мнение боярин Алк, брат Вере-муда, - может статься, и его вскорости прочь прогонят. Надо обождать и поглядеть, куда ветер подует.
– «Обождать», «поглядеть»… - передразнил Святослав.
– Любо вам на печи сидючи, опасности перебирать, лишь бы никуда не трогаться. Всеслав-то, небось, не раздумывал, садиться на стол киевский или нет! Что сегодня есть, того завтра не будет.
Спор князя с боярами затянулся дотемна.
Наконец, Веремуд предложил собраться завтра поутру и принять решение на свежую голову. Святослав согласился. Бояре разошлись по домам.
Святослав, который в мыслях уже видел себя великим князем, провел беспокойную ночь. Он не раз просыпался и нетерпеливо спрашивал, светает иль нет. Ода недовольным сонным голосом отвечала, что петухи еще не пели, и просила мужа лечь спать. Ночь вечной не будет, говорила она.
Утром князя и княгиню разбудил громкий мужской голос за дверью:
– Просыпайся, княже. Войско к Чернигову приближается! Святослав опрометью вскочил с постели, распахнул дверь ложницы.
– Что за войско?
– гаркнул он сипловатым спросонья голосом.
Два дружинника, смущенные столь стремительным появлением перед ними князя в исподней рубахе и ноговицах, слегка подались назад.
Один из них ответил:
– Конница.
– Половецкая?
– Неведомо, - ответил другой дружинник.
– Из-за дождя не разобрать.
– Проклятье!
– выругался Святослав.
Полусонная Ода, лежа под одеялом, наблюдала, как ее супруг прыгает на одной ноге, пытаясь попасть другой в штанину своих атласных портов.
Торопливо одевшись, князь выбежал из ложницы…
Сопровождаемый несколькими дружинниками, Святослав по полутемному нутру бревенчатой стены Чернигова добрался до воротной башни и, поднявшись на верхнюю площадку, глянул вниз.
На другом берегу Стрижени за ракитовыми кустами на расстоянии одного перестрела [113] от городской стены было заметно движение многих всадников. Завеса из дождя не позволяла разглядеть одежду и вооружение незваных гостей. Было слышно, как по дощатому настилу моста через реку дробно стучат копыта. К воротам Чернигова направлялся конный отряд.
[113] Перестрел - мера длины, расстояние полета
– Эту конницу стража на Елецкой горе заприметила еще издаля, - сказал Святославу сотник, угрюмого вида бородач, - и сразу же по всей стене оповестили от Третьяка до Детинца, чтоб, значит, дозорные не дремали.
– Неужели половцы?
– пробормотал Святослав и оглянулся на своих гридней.
На лицах молодых дружинников был тот же вопрос.
Святославу вдруг подумалось, что именно в такой унылый дождливый день и случаются всевозможные напасти.
Неведомые всадники остановились примерно в сотне шагов от ворот на раскисшей от дождя дороге. От них отделились двое, подъехали вплотную к подножию башни.
– Эй, стража!
– долетел снизу зычный молодой голос.
– Отворяй ворота киевскому воеводе Коснячко! Слышите аль нет?
При звуке русской речи Святослава охватила неудержимая радость. Он высунулся в бойницу, невзирая на холодные струи дождя, льющиеся ему прямо на шею с края конусообразной тесовой кровли.
– А сам-то воевода где?
– окликнул князь вымокшего до нитки дружинника, сидевшего на понуром уставшем коне.
Дружинник повернул коня и отъехал к застывшей в ожидании группе. Скоро он вернулся обратно к башне в сопровождении всадника на саврасом длинногривом жеребце, покрытом красной попоной. Святослав сразу узнал Коснячко, едва тот поднял голову в промокшей парчовой шапке с собольей опушкой.
Воевода тоже узнал Святослава.
– Кто звал меня? Покажись! Да это, никак, ты сам, Святослав Ярославич! Принимай беглецов, княже.
* * *
Коснячко сидел на стуле возле самого зева пышущей жаром печи, отогревая свое озябшее тело, щуря глаза на пламя, пожирающее сосновые поленья, и изредка испуская негромкие блаженные вздохи.
По светлице от окна к печи и обратно расхаживал князь Святослав, находившийся под впечатлением от рассказа воеводы о бегстве Изяслава из Киева и о бесчинствах толпы.
В углу сидела в кресле Ода, задумчиво глядя на пламя светильника, стоявшего перед ней на столе. Княгиня выглядела удрученной, но причиной ее грусти были отнюдь не события в Киеве. Вчера она заглянула в комнату Олега, якобы разыскивая Ярослава, и между нею и Олегом произошло короткое, но бурное объяснение, развеявшее все ее страхи и опасения - Олег по-прежнему любит ее! А хранимый платок - всего лишь знак искренней благодарности к нему девушки, которую он спас от насилия в захваченном половецком стане. Попутно Олег коротко поведал мачехе о своей стычке с Давыдом.
«Я, правда, подумываю о том, чтобы взять эту девушку в жены, - признался он, - ведь жениться на своей мачехе я не могу».
«Пока не можешь», - ответила Ода.
Потом они целовались страстно и самозабвенно, забыв обо всем на свете, даже не заперев дверь. И поплатились за свою неосторожность!
В комнату неожиданно вошел Давыд.
Олег и Ода успели вовремя отпрянуть друг от друга, однако их смущенный вид, пунцовые щеки и пылающие губы говорили сами за себя.
«Я не помешал?» - с ухмылкой спросил Давыд.