Святотатство
Шрифт:
— Все эти излишества просто нелепы! — возмутился Катон. — Были времена, когда во всем Риме имелся один приличный сервиз, и члены сената передавали его друг другу, и то, когда им требовалось принять чужеземных посланников.
Слушая Катона, можно было подумать, что он не знает ничего выше, чем участь бедного маленького государства. Однако на земле их существует превеликое множество, и я не замечал, чтобы Катона туда особенно тянуло.
— А я полагаю, перелить золотую статую на столовую посуду — это вполне в римском духе, — заявил Лукулл. —
— Пустая софистика, — пробурчал Катон.
Разговор обратился к иным темам; Катон был слишком удобной мишенью для насмешек.
Через какое-то время в триклиний вошла стайка женщин, которые в изящных позах уселись вокруг стола. «Хорошо еще, они не стали ложиться на ложа рядом с нами, — подумал я, — иначе беднягу Катона непременно хватил бы апоплексический удар». Одна из женщин, примерно моего возраста, в платье персикового цвета, была на редкость хороша собой. Волосы у нее были белокурые, как у уроженки Германии, но тонкие благородные черты выдавали в ней римлянку, причем представительницу высшего класса. Милон, лежавший справа от меня, спросил шепотом:
— Кто эта белокурая богиня?
В голосе его не слышалось ни малейшего сарказма. Судя по его потрясенному взгляду, блондинка пронзила ему сердце. Слева от меня возлежал старый сенатор, который был в доме Лукулла завсегдатаем. Я спросил его о блондинке.
— Это благородная Фауста, — ответил он.
— Тебе не повезло, — сообщил я, повернувшись к Милону. — Это Фауста, дочь Суллы.
— Ну, и что с того? — пожал плечами Милон. — Представь меня ей, окажи милость.
Глаза его отсвечивали безумным блеском.
— Во-первых, мы с ней не знакомы, — отрезал я. — Во-вторых, она принадлежит к семейству Корнелиев, а даже боги не рискнут без разрешения заговорить с членами этой семьи.
Милон так крепко впился мне в плечо, что я чуть не вскрикнул. Пальцы у него были способны ломать кости. Чуть ослабив хватку, он нагнулся к моему уху:
— Представь меня, — процедил он. — Ты — Метелл, и даже представительница семейства Корнелиев не отвернется, если с ней заговорит тот, кто носит имя Цецилий Метелл.
— Хорошо, хорошо, представлю, — только и оставалось сказать мне.
К моему великому облегчению, железные пальцы Милона отпустили мое плечо. Я устремил на блондинку изучающий взгляд. Эта женщина оставалась загадкой для римлян, имя ее было окружено слухами, но на публике она появлялась редко. Она и ее брат, Фауст, были близнецами, что само по себе являлось достаточно зловещим обстоятельством, не говоря уже о том, что они были детьми богоподобного Суллы. Перед смертью тот доверил сына и дочь заботам своего друга Лукулла. Фауст присоединился к армии Помпея в Азии, где не раз отличился во время сражений. Фауста осталась в семье Лукулла и по каким-то причинам ни разу не вышла замуж. Столь необычные имена детям дал
После того как трапеза закончилась, гости разбрелись по саду, восхищаясь бархатными лужайками, на которых впору было носиться нимфам, преследуемым сатирами. Если бы сатиры и нимфы водились в современном мире, Лукулл, вне всякого сомнения, приобрел бы сразу несколько штук.
В оранжерее мы отыскали Фаусту, которая срезала зимние розы. Она ловко орудовала садовыми ножницами, а девочка-рабыня, обмотав руку подолом платья, поднимала розы с земли. Приблизившись, я склонился в почтительном поклоне:
— Благородная Фауста, не имею чести быть знакомым с тобой. Меня зовут Деций Цецилий Метелл Младший, я недавно вернулся в Рим из Галлии, где служил долгое время.
Она равнодушно скользнула по мне взглядом и устремила взгляд на Милона:
— Рада знакомству. А твой друг, кто он?
Я ощутил легкий укол досады. Бесспорно, Милон обладал впечатляющим телосложением и был красив, как бог, но не мог соперничать со мной по части благородного происхождения.
— Позволь мне представить тебе Тита Анния Милона Папиана. Он… — чем ты сейчас занимаешься, Милон?
Не мог же я сказать ей, что мой друг Милон возглавляет банду уличных головорезов, хотя это было бы чистой правдой.
Милон осторожно взял своей ручищей руку красавицы:
— Я собираюсь править Римом так, как делал твой отец, госпожа.
Фауста лучезарно улыбнулась:
— Превосходно. Люди, лишенные больших амбиций, как правило, невыносимо скучны.
— Полагаю, мы с тобой состоим в родстве, — заметил я. — Твою мать звали Цецилия Метелла, не так ли?
— Давно ты в Риме, Тит Анний? — спросила она, не удостаивая меня ни малейшего внимания.
Разговор о наших родственных связях пришлось оставить. Впрочем, я бы все равно в них запутался. Дочерей в нашем семействе рождалось даже больше, чем сыновей.
— Около восьми лет, госпожа, — промямлил Милон.
После недавней надменной тирады им вдруг овладела такая робость, что он едва ворочал языком. Вот уж не думал, что когда-нибудь стану свидетелем подобного чуда.
— Ты сказал, тебя зовут Милон? Мне кажется, я слышала это имя. Не доводилось ли твоим сторонникам затевать уличные бои с людьми Клодия Пульхра?
— В последнее время ничего подобного не случалось, — буркнул красный как рак Милон.
— Все это так увлекательно. Ты должен рассказать мне об этом.
— Что ж, не буду мешать вашей беседе, — процедил я.
Никто из них даже не взглянул в мою сторону. Мне оставалось лишь незаметно удалиться, утешаясь тем, что я отлично выполнил миссию Эрота.