Святотатство
Шрифт:
— Представляю, что там происходит, — буркнул я. — Почтенные римские матроны резвятся, точно толпа менад.
Тут меня озарила внезапная догадка:
— Эта женщина, с которой вошел Клодий — та, что привезла листья, — ты случайно не знаешь ее имени?
— Откуда мне знать имя простой травницы? — пожала плечами Юлия. — Это так важно?
Я прислонился к колонне и потер глаза. В висках у меня начала пульсировать боль.
— Юлия, не согласилась бы ты взглянуть на труп одной женщины? — предложил я. — Это здесь, на Форуме. Может, ты узнаешь травницу, с которой Клодий вошел в дом.
Глаза Юлии расширились от ужаса. Жизнь, которую она вела, была слишком далека от тревог и опасностей.
— Эту женщину убили? — выдохнула она.
— Да, — кивнул я. — В Риме идет настоящая резня. Убиты уже четверо — два патриция, раб и крестьянка. Интересно, кто будет следующим? Может, евнух?
— Значит, сведения, которые я сообщила, не принесли тебе никакой пользы? — дрогнувшим голосом спросила Юлия.
Вид у нее был настолько разочарованный, что я поспешил убедить ее в обратном:
— Нет, что ты, я очень тебе благодарен. Все, что ты рассказала, чрезвычайно важно. Не сомневаюсь, между убийствами и святотатством, совершенным Клодием, существует самая тесная связь.
— Конечно, Клодий устроил большой скандал, — недоуменно протянула Юлия. — Но я не понимаю, как можно замять его, убивая людей направо и налево.
— Нет, связь здесь иная, — возразил я. — По-моему, никакого особого скандала не случилось. Римляне сегодня отнюдь не так благочестивы, как прежде, и эскапада Клодия всех только насмешила. Но в ту ночь в доме Цезаря у него была какая-то другая цель. И ради того, чтобы она оставалась тайной, он готов на все.
— Ты полагаешь, все эти убийства — дело рук Клодия?
Я покачал головой:
— Бесспорно, Клодий имеет к ним отношение. Но мне трудно представить, что в его пустой голове зародился столь хитроумный замысел. Его стиль — действовать напролом. Теперь нам необходимо выяснить, были ли у него сообщники.
— Сообщники? Ты полагаешь, Клодий — не единственный мужчина, осквернивший таинство?
— Возможно, на ритуале его сообщники не присутствовали, но тем не менее находились в доме Цезаря. По моему разумению, если в течение одной ночи мужчинам строго заказан вход в некий дом, этой ночью не существует более удобного места для тайной встречи.
— Ты говоришь о заговоре? — воскликнула Юлия. — О, дело приобретает все более интересный оборот!
Судя по всему, она, как и я сам, питала особое пристрастие к разоблачению антиправительственных заговоров.
— Я предполагаю, сначала Клодий побывал на встрече со своими сообщниками. А потом благодаря своей глупости он едва не провалил все дело, потому что не мог не поддаться искушению поглазеть на тайный обряд. Кстати, его сообщники, судя по всему, тоже не слишком благоразумны. Всякий, кто доверяется Клодию, ставит себя под удар и заслуживает самой худшей участи.
Я бросил взгляд в сторону храма, где жрецы разводили огонь перед статуей Близнецов. В тот момент, когда я мысленно произнес слово «близнецы», забытый вопрос, который давно меня мучил, всплыл наконец из недр моей памяти.
— Юлия, ты говорила, что в ту ночь Фауста находилась в доме Цезаря. Но она не замужем. Значит, находилась в дальних комнатах вместе с вами, незамужними девушками?
— Нет, ее с нами не было, — слегка нахмурившись, ответила Юлия. — Она приехала вместе с Клавдией, женой Лукулла. На ней было покрывало, но такое прозрачное, что я сразу ее узнала. Когда мы удалились в дальние покои, она осталась в зале. Может быть, она вдова?
— Нет, она никогда не была замужем. Почему же ей разрешили остаться? Той ночью произошло много несообразностей. На первый взгляд кажется, что все это мелочи. Но вскоре ты поймешь, когда речь идет о бесчестных делах бесчестных людей, любая мелочь имеет значение.
— Я в этом и не сомневалась, — довольно прохладно заметила Юлия.
Я понял, что оказался в нелепом положении умника, с важным видом изрекающего очевидные истины.
— Думаю, настало время вплотную заняться Фаустой, — поспешно заявил я. — И здесь я очень рассчитываю на тебя, Юлия. Уверен, ты без труда сумеешь навести своих знакомых на разговор об этой особе, тем более о ней ходит множество сплетен. Попытайся выяснить, не заметил ли ее кто-нибудь той ночью за неким подозрительным занятием.
— Попытаюсь, — кивнула Юлия, и лицо ее вновь осветилось улыбкой.
— Только прошу тебя, будь осторожна. Кто-то убивает людей, невзирая на их пол и положение в обществе. Меньше всего на свете мне хочется, чтобы следующей жертвой стала ты.
— Осмотрительности мне не занимать. А что будешь делать ты, пока я стану собирать сплетни о Фаусте?
— А я займусь всякими опасными безрассудствами, — со скромным достоинством ответил я. — Буду следить за несколькими жестокими и честолюбивыми людьми, а еще постараюсь выяснить, кто из профессиональных убийц отправляет свои жертвы к Харону посредством двух ударов. Иными словами, мне предстоят нелегкие дни.
Я так проникся сознанием собственного героизма, что готов был встать в позу памятника.
— Прошу, береги себя, — попросила Юлия. — Ты незаурядный человек. Если Республика тебя лишится, это будет для нее большой потерей.
С этим я был всецело согласен, однако предпочел скромно промолчать. Кивнув мне на прощание, Юлия начала спускаться по ступеням храма. Я ждал в тени портика, пока она не скрылась из виду. Только теперь я запоздало понял, что, находясь в моем обществе, Юлия подвергает себя риску. Я внимательно огляделся по сторонам в поисках слежки, но не увидел ничего подозрительного. В Риме столько закоулков, многонаселенных домов, окон, крыш и прочих укромных местечек, что опытному соглядатаю ничего не стоит остаться незамеченным.
Когда Юлия скрылась, я спустился по ступенькам и зашагал по городским улицам, на которых быстро сгущались сумерки. Руки я держал под туникой, делая вид, что грею их, а на самом деле сжимая оружие. По пути я размышлял, пытаясь выстроить в логическую цепочку факты, которые мне удалось узнать в последнее время.
Как я сказал Юлии, при расследовании важна любая мелочь. Порой они кажутся случайными и разрозненными, но самое главное — уловить, каким образом они между собой связаны. Проблема состояла в том, что, размышляя о Клодии, я не мог думать ни о чем другом. Надо сосредоточиться на обстоятельствах, на первый взгляд не имеющих к Клодию никакого отношения, решил я. Может, это впечатление окажется обманчивым.